Джудит Майкл - Преобладающая страсть. том 2
– Да, но она и потрясена, и побаивается такой чести. Да я и сама пугаюсь всякий раз, как подумаю об этом. Слишком великое предприятие для одного человека, Флойд. Ты прав, конечно, меня беспокоят деньги, все то, что мы уже потратили, и те громадные суммы, которые еще только начинают поступать. Тут есть над чем подумать. В одиночку мне с этим не справиться. Мне нужен помощник, советчик, заступник – а вдруг меня начнут обвинять в чем-то… – она задрожала. – Скажут еще, что я… соревнуюсь… с Богом…
– Господь милосердный! Кто посмеет обвинить тебя в этом?
– Некоторые священники. Я ни за что не назову их имен, так что и не спрашивай меня. И некоторые финансисты, с которыми я поделилась идеей создания города. Ничего особенного, я даже не упоминала в разговорах местоположения, я просто говорила, как было бы чудесно дать людям мир, покой и время для созерцания и размышления и возможность встретиться с другими такими же страждущими.
– И над тобой посмеялись?
Она кивнула и поникла головой.
Флойд взял ее за подбородок и приподнял ее лицо, пока она не взглянула на него своими светло-голубыми глазами. Их взгляд был тверд, и он подумал, что ему еще не доводилось видеть такой абсолютной честности и страстной жажды взаимопонимания. Сильная, удачливая деловая женщина прокладывала свой путь в мире мужчин, и все же так нуждалась в любви и надежной руке. И как же простодушна она была, даже не представляя, сколько нужно вложить денег, чтобы выстроить город. Это было доказательством, если бы Флойд нуждался в них, что женщины могут действовать напористо, но под их строгими костюмами и неприступной внешностью они всегда остаются созданиями более пугливыми, уязвимыми и наивными, чем мужчины.
Флойд ощутил прилив силы. Остренький подбородок Сибиллы дрожал под его пальцами, и он ликовал от сознания собственной силы, собственного превосходства и великолепия.
– Я помогу тебе, Сибилла, – произнес он внушительно, глубоким голосом. – Если ты позвонила мне сегодня вечером, чтобы попросить меня об этом, то мой ответ – да. Я сочту за честь помогать тебе, и никто не посмеет обвинить нас в тщеславии и гордыне, потому что все, что мы сделаем, будет сделано для других, а не для нашего удовольствия и не для того, чтобы набить наши карманы.
– Ах, нет. Только не это. Никогда, – она протяжно вздохнула. – Просто не знаю, что бы я стала делать, если бы ты отказался навестить меня сегодня вечером или не захотел помочь мне.
Сознание собственной значимости распирало Флойда, он не мог сдержать его.
– Я никогда не откажу тебе, – торжественно, как с кафедры, изрек он. – Я здесь, я всегда буду здесь.
Он протянул руки, обнял ее и потянул к себе, прижимая к своему твидовому жакету.
– Нет, – выдохнула Сибилла, стараясь высвободиться и отдышаться. – Нет, Флойд, я не могу.
– Не можешь? Нет ничего, что мы не могли бы сделать вместе, Сибилла. Поверь мне, я хорошо понимаю тебя.
– Ах, нет, ты не знаешь… О Господи!… – она уронила лицо в ладони.
– Что? Что? Господи, да что?…
– Флойд, – она подняла залитое слезами лицо, – мне не нравится секс. И никогда не нравился. Я пыталась, я хотела, но… Я знаю, со мной что-то не в порядке…
– Не с тобой! – вырвалось у него. – С тобой не может быть ничего такого! Это всё мужчины, с которыми ты имела дело. Ах ты, бедная маленькая девочка! Тебе нужен мужчина, который бы знал, что он делает, который бы понимал женщин, понимал тебя, – и он вновь привлек ее к себе и начал расстегивать ее блузку. – Я позабочусь о тебе, малышка. Сладенькая девочка, маленькая девочка, как долго ты ждала Флойда.
Она вздрогнула и откинулась ему на руку, а его короткие пальцы распахнули ее блузку и проскользнули под шелк, покрывавший ее грудь. С блуждающей улыбкой на губах он сжал ее сосок.
Она лежала без движения, пока Флойд раздевал ее, раздевался сам, а потом поднял ее и лег вместе с нею на толстый ковер у софы. Она тихонько лежала у него в объятиях, пока его руки гладили ее тело, ласкали его, потом она стала потихоньку отвечать на его ласки.
– Флойд! – прошептала она, привлекая к себе его голову. Губы ее были сжаты, она позволила ему раскрыть их своими губами, и затем, словно внезапно почувствовала страсть, она впилась в него поцелуем, касаясь его языка своим.
– Видишь? – хрипло вскрикнул он, поднимаясь над нею. – Видишь, на что ты способна? – и он навалился на нее всем телом.
Белое платье Лили светилось, как маяк, на алтаре Храма Радости. Маленькое личико ее было бледно, руки трепетали, как крошечные птички, когда она взмахивала ими, чтобы привлечь внимание к чему-то важному. Она стояла на ящике, подставленном к мраморной кафедре по указанию Сибиллы, хотевшей, чтобы собравшиеся видели Лили почти во весь рост.
– Они должны почувствовать твою силу, – пояснила Сибилла и показала Лили, как нагибаться вперед к аудитории, сияя в белом платье, словно сверкающее над головами собравшихся солнце.
– То, что мы ищем, – произносила Лили, и ее юный, высокий голос звенел в глухом пространстве еще недостроенной церкви, – это мы сами, спрятанное в глубине нас наше внутреннее «я» – погребенное глубоко внутри, невидимое, недоступное до поры до времени – но ждущее, чтобы его раскрыли.
Церковь была полна: тысяча мужчин, женщин и детей, которые прибыли из Мэриленда, Пенсильвании и из Западной Вирджинии, чтобы послушать проповедь Лили. Те, кто не смог приехать, смотрели службу в телевизионной трансляции, а остальные могли увидеть ее в записи в течение недели. Лили знала, что ее передачи смотрят: она получала письма, открытки, маленькие сувениры и деньги.
Телеоператоры наводили свои камеры на Лили и на ее прихожан с четырех особенно выигрышных точек. На студии в Фейрфаксе режиссер программы выбирал, с какой из четырех точек будет идти трансляция в каждую минуту вещания «Часа Милосердия». Большую часть времени на экране была Лили, благоговейная и непорочная, и ее макияж подчеркивал ее чистоту и набожность. Но когда режиссер замечал прихожанина, достающего носовой платок, чтобы промокнуть навернувшиеся слезы или приоткрытый от восхищения рот, или кивающего с одобрением мужчину, он давал команду видеоинженеру, и тот нажимал кнопки, укрупняя планы и увеличивая эти лица на экранах миллионов телезрителей, чтобы они чувствовали себя, словно сидящими на церковных скамьях, слушая, внимая, кивая, плача и воспаряя душой.
– Что вы лично можете сделать? – вопрошала Лили свою паству. – В этом мире, смущающем противоречивыми знаками – противоречивыми и часто опасными, если вы неправильно их поймете, – идущими от вашего начальства, от ваших друзей и от тех, кто правит, и даже от ваших близких… что вы можете сделать, чтобы их смысл стал ясен для вас, чтобы осмыслить мир?
