Доктор Нонна - Любовь – работа без выходных (сборник)
Впрочем, откровенничала тетя Сима редко. Все больше скандалила – только на «вы», – язвила и ругала все подряд: погоду, медицину, качество хлеба, политические события… и Галю, конечно. Но сегодня она цеплялась как-то беззлобно, точно по привычке. А после обеда вдруг усадила Галю рядом, что случалось лишь в моменты особого благоволения:
– Ну-ка объясни, что происходит? Ты в последние дни сама не своя. Вот только хлюпать не надо. Неужели мы в две головы любую проблему не решим? Ну!
– Валерик…
– Что с ним?! Травма? Да говори уже, что ты жилы-то тянешь?
– Проигрывать он начал, – утерев слезы и глубоко подышав, объяснила Галя. – На трех последних соревнованиях выше десятого места не поднимался.
– Сколько ему? Почти четырнадцать? Ну да, так тоже бывает: пока маленький был, подавал надежды, а вырос – и фьюить! Куда что девалось. Взрослеет, гормональная система перестраивается. Да не реви ты, жизнь-то еще не кончилась!
– Тренер говорит, иди-ка ты, дружок, восвояси, чего с тобой возиться, – всхлипнула Галя. – А Валерик… он ведь чемпионом хотел стать…
– Ну не всем же быть чемпионами, – флегматично заметила тетя Сима. – Вот что. Здесь его оставлять нельзя. Сейчас от огорчения, глядишь, еще глупостей наделает. Старший-то у тебя в Израиле учится? Пишет?
– Редко, – призналась Галя. – Больше мама с папой. Пишут, он совсем религиозный стал, ходит в черном лапсердаке, в шляпе, штаны в гольфы заправляет, чтобы земли не касались. Дома у них не ест ничего – говорит, мама кашрут не соблюдает.
– Ну если ему от этого хорошо, почему бы нет. Я вот подумала – а чего это я все маюсь: к Сонечке ехать или к Арону. Какая разница? Не понравится – они ж меня с королевскими почестями на другую сторону Земли доставят. Раз уж так сложилось, начнем-ка мы с тобой с Израиля.
– Со мной?
– А куда ж я одна-то поеду? Я ж одна до сортира не дойду, не то что… Дай-ка мне телефон.
Она набрала номер, что-то спросила и вдруг закричала надрывно:
– Не-ет!!!
Трубка выпала и закачалась на витом шнуре.
– Галя, Галя, дай!
Галя подала рыдающей тете Симе трубку и чуть не силой сунула ей горошину нитроглицерина.
– Мальчик мой! Почему ты не позвонил? Я приеду, я быстро приеду, и Галя со мной. Да, она все сделает, она хорошая девочка. Господи, как же это?! – Серафима Ильинична сунула трубку Гале и начала, рыдая, раскачиваться в кресле.
– Галя, – произнес очень спокойный мужской голос. – Продиктуйте мне все ваши данные, я сделаю все, чтобы вы могли выехать как можно скорее. Позаботьтесь о маме, спасибо вам.
Галя как могла успокоила тетю Симу и наконец услышала:
– Галочка! Они все погибли – и Ларочка, и малыши. Проклятые палестинцы! Каждую неделю взрывают. Господи, покарай их!
Через месяц они втроем летели в Тель-Авив. Отправлялись тихо, одни, без провожающих. Саша с Ингой как раз поехали в роддом, а Володе Галя звонить не стала. Зачем?
«Температура в аэропорту Бен-Гурион плюс двадцать восемь градусов…»
– Мам, а дедушка с бабушкой нас встретят?
– Конечно.
– А Димка?
– Не знаю, сынок. Серафима Ильинична, как вы себя чувствуете? Что-нибудь нужно?
– Спасибо, Галочка, все хорошо.
Тетя Сима за этот месяц куда-то растеряла всю свою сварливость, разговаривала ласково, замечаний не делала. Только часто плакала.
Галя со стюардессой помогли ей подняться. Вторая стюардесса предложила:
– Может быть, достать инвалидное кресло? У нас есть на борту.
Но Серафима Ильинична отказалась:
– Не хочу Арона пугать, дойду уж потихоньку.
Из толпы встречающих к ним рванулся высокий седеющий мужчина:
– Мама! Как ты?
Галя хотела незаметно уйти, но он ее остановил:
– Вы Галя? Мама писала, вы столько для нее сделали. Я очень, очень вам благодарен. Если вам вдруг что-то понадобится, вот здесь все телефоны… – он протянул ей очень простую визитку.
Галя механически сунула ее в карман.
– Спасибо, извините, нас встречают.
– Галя! Валерик!
– Димка, какой ты смешной стал!
– Доченька!
– Меня теперь зовут не Дима, а Давид.
Галя обняла старшего сына и заплакала.
Сердце на двоих
– Давид, ты уже совсем взрослый, – голос ребе походил на шелест древних страниц Торы.
– Да, ребе! Да! Я…
– Что, мальчик?
– Я… я встретил девушку…
– Вот как? Что же, это хорошо. Кто ее родители, какая у них семья?
– Я… я не знаю, – растерялся Давид. – Они недавно приехали.
– Ничего. Это нетрудно узнать. Сначала пусть она тебе расскажет.
– Мы еще не разговаривали… – убитым голосом сообщил Давид. – Но я знаю, я почувствовал сердцем! Ведь муж и жена – две части одной души.
– Ты хороший мальчик, Давид. Я думаю, раз она тебе нравится, это хорошая девушка. Но узнать нужно. Как ее зовут? Где она живет?
– Там же, где моя мама, только квартира выше. А зовут – Олеся. Я один раз с ней поздоровался и спросил. А она спросила, почему я так одеваюсь.
Ребе вздохнул:
– Ну хорошо, мой мальчик. Дай мне телефон и подожди.
Сделав несколько звонков, ребе долго молчал, потом очень ласково сказал:
– Ничего, Давид, все будет хорошо. Поговори с ней, погляди на ее родителей, там посмотрим.
Окрыленный напутствием, Давид не чуял под собой ног. Ему повезло – Олеся как раз спускалась по лестнице.
– Олеся, здравствуй. Я… – Он растерялся, не зная, как начать разговор, и бросился, как с головой в воду: – Кто твои родители?
– Как это – кто? А, вон ты о чем? Мама еврейка, папа украинец.
– Мама – еврейка? – обрадовался Давид. – Значит, ты тоже еврейка?
– Ну да. Дедушка, мамин папа, и в синагогу ходил все время, он очень не хотел, чтобы мама за папу замуж выходила. Но дедушка с бабушкой уже умерли. А зачем тебе это?
– Потому что… потому что я, когда тебя увидел, сразу понял – мы с тобой одно. Понимаешь? А если бы ты, если бы твоя мама… тогда все очень трудно. Так нельзя, понимаешь?
– Что – нельзя? – удивилась девушка. – Погоди, ты что, жениться на мне собрался?
– Конечно! Я сразу понял! Тут невозможно ошибиться. Если бы мы были не одно, я бы ничего и не почувствовал.
– Давид! Тебя ведь Давид зовут, я не перепутала? Давид… – Олеся не знала, смеяться или плакать, глядя на восторженного юношу. – Погоди. Это ведь Израиль. Я через три дня в армию ухожу. Понимаешь?
– В армию? Да, я понимаю. Но… нет… ничего, я подожду.
– Да, давай подождем, хорошо? – Она говорила очень бережно: Давид был такой искренний, такой трогательный, что обидеть его казалось так же невозможно, как обидеть ребенка. – И давай пока не будем ничего объявлять, ладно? Ты ведь понимаешь?
– Да. Но как же? Мне нужно с твоими родителями… Но если ты говоришь… Хорошо. Но ты ведь будешь домой приходить? Мы сможем встречаться.
