Татьяна Батенёва - Золотая ловушка
Берг, рванувшись всем телом, обеими руками вцепился в раму — она чуть прогнулась, но осталась на поверхности.
— Маша, топор! — прохрипел Берг.
Маша, которой казалось, что она все делает страшно медленно, подскочила к разбросанным Берговым вещам — среди них действительно был топорик с затейливым пластиковым чехлом на лезвии. Кое-как содрав чехол, она заметалась в поисках дерева, которое могла бы срубить.
«Кусты не в счет — они не выдержат его веса, — пыталась успокоить себя простой логикой Маша. — Так, вон в десяти метрах кедрач, но мне его не перерубить, не добраться до стволов. Ага, вон рябина, у нее и стволик потолще, и сама она повыше». Поминутно оглядываясь — Берг обессиленно висел на раме рюкзака, опустив голову, заляпанную грязью, — Маша подбежала к рябине и стала суматошно колотить по ней.
Топорик оскальзывался по гладкому коричневому стволу, один раз она чуть не рубанула по собственной ноге. Остановилась, перевела дух, скомандовала себе: «Так, ну-ка, успокойся, не мельтеши!» Прицелившись, сразу глубоко вонзила топор, потом еще и еще раз. Вспомнила, что надо подрубить клин, потом рубить с другой стороны и повыше — видела же профессиональные соревнования лесорубов!
С пятого раза размочаленный клинышек удалось выбить, она зашла с другой стороны и принялась четко, почти не промазывая, рубить отсюда. Пот заливал глаза, волосы прилипли ко лбу, во рту было сухо и горько, но она не позволяла себе передохнуть и даже не смотрела, как там Берг…
Ей показалось, что она рубила ствол толщиной с пластиковую бутылку не меньше часа. Рябина жалобно крякнула и стала валиться. Пока она страшно медленно падала, Маша успела взглянуть на часы — прошло десять минут. Она вцепилась в упавший ствол, дергала и крутила его, пока не вытащила на тропинку, потянула за собой.
У глиняной лужи развернула рябину и постаралась уложить ее параллельно рюкзаку, чтобы под руками у Андреаса оказался именно ствол. Он перехватил его руками, стал вытягивать себя из трясины, но ничего не получалось. Тогда Маша подхватила вершину, развернула ее вдоль тропы и стала тоже тянуть изо всех сил.
Ветки царапали лицо и руки, обломанным сучком она разодрала ладонь, но не почувствовала боли. Она отталкивалась ногами, почти ложилась на тропинку. Ей казалось, что сейчас лопнут глаза, что ничего не получается, но Берг, видимо, почуял подмогу и стал выворачиваться из глины синхронно с усилиями Маши.
Вот он почти лег на ствол, вот появился на поверхности глиняный зад, вот выдернул одно колено, второе… Замер на несколько секунд — Маша тоже привалилась к земле. Потом Берг еще раз рванулся — и лег на ствол всем телом.
На одной ноге — Маша увидела это почему-то особенно четко — не было хваленого берговского ботинка на толстой подошве, подбитой желтыми гвоздиками. Как же он мог расшнуроваться? — как-то отстраненно подумала Маша.
От ног Андреаса или от грязевой трясины поднимался легкий пар. Там же горячо! — с запоздалым ужасом подумала Маша и подскочила как ужаленная.
— Что, Андрюшенька, миленький, что, обжегся? Там что, горячо, да? — бормотала она, тряся Берга, пытаясь поднять его голову, заглянуть в лицо.
— Ни-чего, Мария, весь порядок, — хрипло пробормотал Берг, подтягиваясь по стволу и волоча собственные ноги, как сбитая машиной кошка.
Маша тянула его за свитер, плакала, размазывая по лицу глину, пока он не оказался на тропинке и не смог сесть. Обламывая ногти, она развязала шнурок на уцелевшем ботинке стащила с ног Берга носки с налипшим на них толстым слоем грязи. Ноги были с вздувшимися венами, одна — ярко-розовая, а вторая, та, что потеряла ботинок, — красная, ошпаренная, как огромный чудной рак.
Тихонько подвывая и непрерывно шепча «Сейчас-сейчас, Андрюшенька, миленький, потерпи!», Маша нашла в траве свой пакет, оскальзываясь на склоне, спустилась в распадок, набрала в ручье воды и так же бегом вернулась к Бергу. Вылила воду на его распухшие ноги, побежала еще раз…
Когда она вернулась с водой, Берг уже вполне осмысленно смотрел на нее — налившееся краской от усилий и боли лицо приобрело почти нормальный цвет, он даже пригладил набок слипшиеся от грязи волосы.
— Очень больно? — стараясь сдержать сбившееся дыхание, спросила Маша.
— Мария, пожалуйста, там в рюкзаке был несессер, там есть лекарство от ожога. — Акцент Берга был слышнее, чем обычно.
Маша порылась в куче высыпанных из сумки вещей, нашла что-то вроде косметички — синюю сумочку с кармашками, в которые были разложены коробочки и баночки. Подала Бергу. Он достал красно-белый баллончик, свинтил крышечку и щедро набрызгал из него белой, тут же объемно вспухающей на ногах пеной.
— Как же мы теперь пойдем? — с отчаянием спросила Маша. — Вы же не сможете.
— Нет-нет, Мария, не беспокойтесь, я смогу, сейчас, момент. — Берг попытался перевернуться, ему это удалось. Опершись на руку, второй он обломил большую ветку со спасшей его рябины, сделал что-то вроде крючка и пополз к коварной яме с грязью.
— Вы что, Андреас, с ума сошли! — не выдержала Маша. — Куда вы опять?
— Мне необходимо достать рюкзак (у него получилось «ругзаг»), — спокойно объяснил он Маше. — Иначе мне не будет в чем нести свои вещи.
Чертов аккуратист, не в чем ему будет вещи нести, разозлилась Маша. Только что мог свариться заживо и захлебнуться грязью, а тут — вещи ему надо нести!
От острой жалости и сочувствия, которые еще двадцать минут назад заставляли ее остервенело рубить дерево и тащить тяжеленного Берга из грязи, не осталось и следа. Она неприязненно смотрела, как он несколько раз пытался зацепить грязный «ругзаг» импровизированным крючком, но ничего не получалось.
Берг, однако, продолжал свои попытки, пока не зацепил лямку и, опять покраснев лицом, не выдрал свой драгоценный вещмешок из глины. Он удовлетворенно откинулся на траву, полежал немного. Подволок «ругзаг» к рябине, почистил налипшую грязь веточкой без особого успеха.
Пена на его ногах совсем исчезла, он попытался встать и, ковыляя, добрел до своих разбросанных вещей. Порылся, нашел пару чистых носков. Еще раз обработал ноги лечебной пеной, напялил носки.
Маша наблюдала за всеми его телодвижениями скептически, но и с невольным уважением — вот ведь упертый какой. Она представила, как в подобной ситуации вел бы себя Олег. Сравнение было явно не в его пользу — даже при банальной простуде он начинал незамедлительно умирать, изводил Машу капризами, ныл, отказывался от любых лекарств, требовал читать ему вслух, прикладывать холодный компресс на голову, словом, болел по полной программе. А уж если бы ошпарил ноги — это была бы мировая трагедия. Железный немец, явно преодолевая боль, собрал манатки в свой «ругзаг», заки нул его за плечи и выжидающе улыбнулся Маше.
— Спасибо, Мария, вы спасли мне жизнь, — неожиданно произнес он. — Поверьте, я это не забуду никогда. Вы удивительная женщина, я никогда подобной не встречал.
— Чего ж тут удивительного, — пробурчала Маша от неловкости. — Можно подумать, другая вела бы себя иначе.
— Наверное, русские все такие, — поднял брови домиком Берг. — У нас не принято так рисковать, если шанс на успех маленький.
— Не знаю, какой был шанс, а вот то, что нам попадет от Полякова, это будьте уверены — не зная броду, не суйся в воду!
— В воду? — недоуменно переспросил Берг. — Мне кажется, я не совсем понимаю, что вы сказали.
— Поехали, — махнула рукой Маша. — То есть пошли.
Она посмотрела, как Берг развернулся и зашагал, осторожно ступая ногами в белых носках по сухой тропинке. Он сильно прихрамывал на ошпаренную ступню, видно было, что каждый шаг дается ему с трудом, но Берг не издал ни звука.
Маша вздохнула, подлезла под его руку, положив ее себе на плечо, обхватила толстую талию. Комбинезон Берга подсох, глина обламывалась с него чешуей. Маша приноровила свой шаг к ковылянию Берга. Сначала он явно старался обойтись своими силами. Но последние метров триста до привала уже тяжело опирался на Машино плечо. Показалось ей или он действительно скрипел зубами, она так и не поняла.
У костра сидел Поляков, пахло его знаменитым «кондером», и Маша поняла, как ужасно проголодалась. Поляков только присвистнул, увидев скульптурную группу «Эвакуация раненого». Пока Маша коротко рассказывала, что произошло, он все качал седой головой, явно показывая, как глупы и неосторожны его подопечные. Но комментировать ничего не стал, налил Бергу полкружки из заветной бутылки, разложил по мискам «кондер». Маша тоже хотела попросить выпить, но постеснялась. Впрочем, она и без поляковского алкоголя уснула крепко.
Берг ругал себя последними словами. Ноги, особенно правую, немилосердно пекло, но его волновало не это. Собственное ротозейство, легкомыслие — вот чего он не мог простить себе. Уже почти достигнув цели, он так неосмотрительно рисковал, пойдя на поводу у собственного азарта. А если бы он провалился в фумаролу полностью, если бы у Маши не хватило сил и смелости тащить его?
