Людмила Бержанская - Я люблю тебя, алло...
Хорошо было всегда. Тогда, когда после развода с первым мужем многие годы ютилась в однокомнатной квартирке с подрастающим Витей. Всегда, когда годами не было возможности иметь рядом с собой мужское плечо. Всегда, когда по субботам и воскресеньям проводила экскурсии. И так — годы без выходных.
Она, конечно, была хороша собой, но… И вот это «но» она прятала далеко-далеко, на дно души. Не позволяя никому и самой себе жалеть себя.
Наташа еще в те далекие годы поняла, все правильно поняла: рассчитывать нужно только на себя. Физические, моральные и материальные возможности рассчитывать так, чтобы хватило на жизнь. На нормальную жизнь с ребенком. И по тем временам у нее все было не хуже, чем у других. Во всяком случае, материально.
Ее хромота не мешала нравиться мужчинам. Обаяние играло свою вдохновляющую роль. Она не хотела, чтобы ее видели такой, как она есть. Ее всегда будут видеть такой, какой она должна быть. Конечно, были и такие, которых смущала идущая рядом хромающая женщина. Они были даже среди тех, кто говорил, что любит.
— Интересно, насколько Кирилла это трогает? — подумала она, — молчит и слава Богу.
— Я вчера обратила внимание на то, что мужчины интересные собеседники, а женщины как-то не выделялись.
— Кроме тебя.
— Меня?
— Конечно. Ты «травила» анекдоты на перегонки с мужчинами.
— А-а, этим.
— Другие вообще ничем.
— Мужчины не любят женщин — ярких личностей.
— Почему?
— Не хороший фон.
— Для кого?
— Для мужчины.
— Значит нужно соответствовать фону.
— Не все это понимают, многие не могут, а большинство не хотят.
— Умные женщины хорошие учителя в жизни, — задумчиво сказал Кирилл.
— Начиная с мам.
— Только до определенного возраста.
— Почему?
— Нет пророков в своем отечестве.
— К матерям это тоже относится?
— Да
Лагерь уже бушевал: разговоры, гитары.
— Давай чай будем пить вдвоем? — сказал Кирилл.
— Давай.
В палатке оказались только кружки. Рукам было горячо.
— Я вчера слышал, много раз слышал, слово «гармония». Гармония души, тела и окружения.
— Не знаю.
— Почему?
— По-моему, гармония — это что-то другое.
— А, по-моему, ее вообще нет.
— Почему?
— Ты считаешь, что есть гармоничные люди?
— Не задумывалась.
— В представлении общества есть формулировочка: в человеке все должно быть прекрасно. Особенно мне нравится про мысли. Что такое прекрасные мысли? Чистые, глупые, честные, принципиальные?
— А как насчет души?
— Разве душа всегда права?
— Есть, правда, загвоздочка: тело — вот оно, а душа? Чувствуем мы ее и не понимаем.
— Все-таки интересно: душа и жизнь — это идентичные понятия?
— У-у, ты куда.
— Да, и ты туда же. Так вот, я считаю, что нет гармонии и быть не может. Само понятие слов «живое» и «гармония» не совместимы.
— Это как же?
— А потому, что жизнь идет вперед, только преодолевая противоречия. Опять же, разве гармония предполагает противоречия?
— Противоречия предполагают прогресс.
— К которому все стремятся.
— Не понимая, что прогресс совсем не обещает хорошую жизнь.
— Наташ, как здорово!
— Что?
— Что, что? Общаться. Знаешь, мне кажется, что гармоничное общество придумано давным-давно, эдак лет 100, для обмана.
— Конечно. Детей с пионерского возраста воспитывали: идеальный человек в идеальном обществе.
— То есть, в нашем?
— Конечно. Где каждый, без исключения, должен быть честным, порядочным, совестливым, добрым, не завистливым.
— Но вообще-то, о таких говорят: ни от мира сего.
— Правильно говорят. Потому что «сей» мир: нечестен, непорядочен, жаден и завистлив.
— И из этого материала сооружали идеальное общество?
— А другого не бывает. Обрати внимание: идеи свободы, равенства права, гуманности сами по себе, а жизнь, со всей пошлостью, жестокостью, угодничеством, бесправием сама по себе.
Кирилл смотрел на нее с восторгом. А потом очень тихо сказал: «Можно я тебя поцелую?»
— Можно.
Он был полон желания, продолжать разговор.
— Что ты хочешь, у нас генетическое холуйство. Даже детская книжечка под названием «Муму» почему-то жалеет бедного Герасима. Почему жалеет? Он не понимает, что раб, выполняя не только любой приказ, но и любой каприз, утопив самое любимое, единственное, самое нужное существо на свете. И с этим человеческим материалом страна выходила из крепостного права, строила капитализм и делала революцию.
Наташа «десятым» чувством поняла, что выпустила «джина из бутылки». Он молод, резок. У него еще нет горького опыта и угрызений совести, которые приводят к мудрости. Он готов все разложить по полочкам с самым критическим подходом, не понимая, что слово «жизнь» давно знает, простую истину: добро застряло на небесах, а зло хорошо устроилось на Земле.
12
Автобус увозил ее обратно в Симферополь. Дорога огибала горы, зависала над морем и шла дальше. Местные водители, все без исключения, были «асы». Мягко и плавно двигались по бесконечным поворотам. Клонило в сон. Последние полтора дня оказались сказкой. Забытой сказкой, которую напомнили Наташе. Но у всего волшебного очень быстрый конец.
— Неужели, это все? Прощальный поцелуй последний? — подумала она, — ни слова о встрече, о телефоне, вообще, о продолжении.
Женщинам, ведь, так нужна иллюзия продолжения. Прощание полное нежности и молчания.
Нужно было вернуться к вопросам работы. Завтра — в Ялту и Ливадию, послезавтра — в Феодосию. Наташа в этой командировке хотела решить максимальное количество вопросов.
Ничего не лезло в голову. Память о вчерашнем дне заполонила все. Светлые, теплые, хорошие воспоминания по-немногу щипали сердце. Только один вопрос не давал покоя: зачем ему это? Понятно, среди ровесниц не найдешь такую интересную собеседницу. А все остальное? Она, как всякая женщина, пыталась все объяснить. Ну хотя бы, с высоты прожитых лет. Но, увы… Единственное слово, как объяснение, она не брала в расчет — это любовь.
У каждого свои представления о настоящей любви. Но скорее всего, их два. Первое — невозможная страсть, второе — это детская, чистая, платоническая, ничем не запятнанная. У нее были свои представления. Во-первых, любовь бывает только первой. То есть, присутствие «чистого листа» обязательно. Все остальное: физиологическая притягательность, общность интересов и взглядов, — можно называть как угодно, только не любовью. Она считала, что любовь не предполагает сравнений. Поэтому, только первая. Может быть то, что считала любовью, было, просто, первым пробуждением взрослеющего тела и романтической души? Возможно. Но видимо, у каждого человека свое представление о первом и чистом чувстве. Во-вторых, Наташино представление о любви не предполагало не только взгляда назад, но и в сторону, и вперед. В общем, было очень категорично.
