Инна Брюсова - Королевская охота
Как бы то ни было, у меня появилось что-то, назовем этот предмет “икс”. А как заинтересованное лицо — почему бы нам не обозначить его ярлычком “убийца”? — узнало об этом? А может быть, я ему угрожала? Видимо, так. А где я держу этот предмет “икс”? В камере хранения? Вряд ли. Камера хранения — типично мужской тайник. Для крупных предметов. Не думаю, что мой предмет “икс” — чемодан. Я представляю его себе в виде книги, письма, записки, квитанции. Куда бы я это спрятала? Правда, был обыск, и ничего не нашли. А искали, между прочим, профессионалы. Куда бы спрятала это женщина? Думай. Напряги свои “серые клетки”. Включи “женскую логику”».
Как-то Екатерине попалась статья профессора-психиатра с армянской фамилией о человеческой логике. Вскользь профессор упомянул о феномене, именуемом женской логикой. «Принято считать, — писал он, — что женщины не обладают логическим мышлением. Это далеко не так. Женщины обладают логикой! Но… это их собственная логика, отличная от мужской».
Екатерине статья очень понравилась. Мужская логика — это человеческая логика, а женская логика — это логика, присущая женщинам! Еще раз к вопросу о равенстве полов!
«У меня в руке предмет «икс», — думает Екатерина, — куда я его спрячу? А может, он спрятан не здесь? Нет, он здесь, я ни за что с ним не расстанусь, я должна быть уверена, что с ним все в порядке. Итак… куда? Нет, я не вижу предмета «икс»… это должно быть что-то знакомое, ну скажем, фотография. Так куда же? В карманчик, пришитый изнутри платья — так бабушка, мамина мама, прятала деньги от возможных грабителей, — за подкладку костюма или пальто?»
Екатерина открыла дверцу шкафа — да, работа предстоит та еще! В теории это выглядит совсем иначе. Она прощупала все подкладки, швы, обшлага, воротники — ничего!
Бюро! Потайной ящичек? Вряд ли… Но все равно проверить надо. Пусто! Ни открыток, ни писем — может, изъяли? Записной книжки тоже нет. Ну, нет, так нет.
Поехали дальше. Обивка! Единственный предмет мебели, имеющий обивку, — кресло. Сработано на совесть — прочно, аккуратно. Не похоже, что обивку трогали. Не отрывать же! Да и потом, нет чувства «горячо». Кресло ни при чем. Пусть живет. Куклы? Нет! Пусто!
Обувь! Бабушка использовала под тайник свой старый сапог, куда прятала позолоченную брошку и пару серебряных ложек. Екатерина выдвинула нижний ящик шкафа — аккуратно уложены десятка два пар самой разнообразной обуви на все случаи жизни. Бросились в глаза нарядные, усыпанные блестками и стеклышками, отделанные бантиками, бальные туфли на высоких каблуках. Какая прелесть! Да… Тут ничего не спрячешь!
Она оглянулась в поисках следующего объекта. Фарфоровая танцовщица на узком пьедестале, удачно освещенная светом из окна. Пастельные краски, слегка искаженные пропорции — удлиненная тонкая фигурка в лиловом платье до колен, носочки вытянуты, большие желтые цветки на обеих бальных туфельках. В руках гирлянда из все тех же желтых цветков. Лукавое, чуть лисье, личико хорошенькой лицедейки, нежная улыбка, опущенные глаза. Чудо как хороша! Екатерина замерла — «сделала стойку», почувствовав, как зреет и пытается проклюнуться в ее голове некая мысль. Вернулась к ящику с обувью, снова открыла его, достала изящные темно-красные туфли и принялась отрывать громадные цветки из черного шелка, украшавшие их. Цветок на левой туфле держался прочно, на правой — совсем слабо. С легким хрустом правый цветок отломился, обнажив пластмассовый кружок, к которому крепился. В центре кружка находился темный глянцевитый кусочек пленки, прихваченный скотчем.
— Спасибо тебе, дружок, — сказала Екатерина танцовщице, — может, ты еще что-нибудь знаешь?
Танцовщица молчала, загадочно улыбаясь. Екатерина, словно в трансе, смотрела на изящную фигурку. Желтая роза в волосах… танцовщица-цыганка Лола… голубые танцовщицы… другой костюм, другой грим, другой парик, суть та же — актерка, игра, притворство, измена… неверный свет огней…
Память — громадный блошиный рынок. Она, как Плюшкин, хранит все! Обрывки воспоминаний из детства, как кусочки пестрой рассыпавшейся мозаики — чьи-то лица, божья коровка на листе лопуха, строчки из книг, сломанный граммофон с трубой, голоса, запахи, разбитая коленка, травяной вкус семян-калачиков и зеленых яблок, прикосновения — сухой и жесткой бабушкиной ладони, сильных рук мамы, холодной воды из-под крана, вопль маленькой Екатерины: «Зачем ты меня так сильно умываешь?», школа, тугие косички, тяжелый неуклюжий портфель, драка с мальчиком по кличке Мура-Лошадь, первая любовь… Ничего не пропадает, все распихано по полкам, использовано самое малое пространство. Затянуто паутиной. Покрыто пылью. Ждет своего часа. И помнишь, что, кажется, было, а где искать — неизвестно.
А то вдруг вспыхнет некая картина, как стоп-кадр, — и так отчетливо, так явно высветится деталь, не замеченная в свое время, то есть не замеченная сознательно, но отпечатавшаяся бессознательно, что невольно задумаешься: а зачем так сложен человек? Какой смысл наделять его способностями, которые он практически не использует?
«Спасите меня, спасите!» — слышит Екатерина хрипловатый, очень женственный голос, как если бы женщина плакала, или… стойте, стойте, да где же у меня его телефон…
— Александр Павлович! — почти закричала Екатерина, услышав сухое «я вас слушаю», обрадовавшись, что ей удалось прорваться, несмотря на важную встречу, на которую ссылалась секретарша. — Александр Павлович, а ваша жена курила?
— Нет, — не удивился, не переспросил. Молчит, ждет продолжения.
— А вы не помните, как звали ту подружку, которую вы как-то застали у жены, актрису?
— Нет. Не помню.
— Спасибо. Извините, пожалуйста. — Она кладет трубку. Похоже, он не очень ей обрадовался. Но мог хотя бы быть любезным! Екатерине не приходит в голову, что она тоже могла бы дождаться конца совещания.
Как работает мысль человеческая? Толчками, взрывами и вспышками, которые называют интуицией, догадкой, озарением, да мало ли как. Поскрипывая, крутятся большие и маленькие колесики в мыслительном механизме. Вдруг сцепились зубцами, высеклась искра, вспыхнул свет. И все стало на свои места.
«Господи, — шепчет Екатерина, — это же было ясно с самого начала! Они все описывали мне одну женщину, а я видела совсем другую. Фотография? Ну что фотография? Я видела ее в темноте, на ней были парик, грим, очки с затененными стеклами, высокий воротник. Но голос? С хрипотцой, очень сексуальный. Как будто бы запашок табака. Некая стервинка во всей манере держаться. Наигранность. Фальшь. Нет, это была не Елена. Можно ли так притворяться? Зачем? Ни к чему. Это просто была другая женщина. Совсем другая. Таинственная незнакомка. И вот эта таинственная незнакомка, женщина ниоткуда, мне и нужна сейчас».
