Маргарет Пембертон - Грехи людские
На Пасху Франсин заявила, что нашла потрясающий дом и что стоит только Адаму его увидеть, как все его возражения отпадут. Но Адам уже видел этот дом и не собирался его арендовать. Раз уж Франсин угодно выйти замуж за англичанина, сказал он ей, то придется свыкнуться с мыслью, что жить ей все же придется в Англии. Когда они возвращались из Шантильи, оба были порядком взвинчены. В таком настроении и приехали в квартиру Франсин на Монмартре. Адам знал, что Джером живет в отеле «Георг Пятый» и пробудет там все праздники, и его так и подмывало послать к черту Франсин с ее идиотским настроением и поужинать с другом.
Что-то в выражении лица Адама, его плотно сомкнутые губы и продолжительное молчание заставили Франсин подумать, что она зашла слишком далеко. Свадьба должна состояться в июне, и все равно, где они будут жить – в Париже, Лондоне или Тимбукту.
Франсин очень не хотелось бы, чтобы Адам передумал на ней жениться.
– Извини, cheri, – миролюбиво сказала она, взяв его под руку, когда Адам затормозил у дома, где находилась ее квартира. – Ты прав, тот дом и вправду слишком велик для нас. Впрочем, какая разница? Давай забудем об этом.
Адам не был заинтересован в продолжении ссоры, и потому сразу же улыбнулся ей.
– О'кей! – сказал он, понимая, что выиграл очередную битву и может позволить себе быть великодушным. – Мир!
Обняв Франсин за плечи, он провел ее мимо консьержки в элегантно обставленную квартиру, и они сразу же легли в постель.
Джером чувствовал огромную усталость. Он очень любил Париж, проводил тут не меньше времени, чем в Ницце, но сейчас ему казалось, что Пасха в этом году слишком ранняя, чтобы он мог всей душой насладиться праздниками и отдохнуть. Воздух был сырой, дул пронизывающий, холодный ветер.
– Завтра опять двинем на юг, – сказал он Элизабет, когда она вошла к нему в комнату, желая убедиться, что отец готов к ужину. Ее шелковое платье кремового цвета шуршало при каждом движении, юбка собиралась в многочисленные складки. Джерри больше не успел ничего сказать, так как бриллиантовая запонка, которую он продевал в манжету, выпала у него из рук и покатилась по бледно-бежевому ковру.
– Принц Уэльский будет в гостях у Луизы в пятницу. Мне казалось, ты был бы рад увидеться с ним.
– Не настолько, чтобы терпеть этот холод еще целых три дня, – ответил Джером. Он не шевельнулся, чтобы взять протянутую ему запонку и закончить переодевание. – Мне что-то холодно, никак не могу согреться.
Элизабет настороженно посмотрела на отца. Несколько часов подряд сегодня сыпал легкий дождик, но особенно холодно не было. Внезапно она почувствовала, как тепло в комнате отца. Наверняка он включил до отказа батареи отопления.
– Может, тебе нездоровится? – спросила она, чуть нахмурившись, когда продевала запонку в тугую петельку.
– Ничуть, – поспешно солгал Джером. Болеть ему всегда было очень скучно и утомительно, и потому он даже самому себе не желал признаваться в истинном положении дел. – Пойдем ужинать. Я попрошу забронировать нам места на танжерской «Мамунии». Завтра мы поедем в Марсель на поезде и завтра же вечером отплывем.
– Да, но если тебе нездоровится... – начала было Элизабет, которую совершенно не убедил бодряческий тон отца. Она обратила внимание на его необычную бледность, на напряженное выражение лица и многочисленные морщинки вокруг глаз.
– Я чувствую себя абсолютно здоровым, – с негодованием отчеканил Джером. Он встал и сунул руки в рукава пиджака, поданного ему Элизабет. – Если мне что и нужно, так это немножко североафриканского солнца.
Она решила не спорить, а позвонить его парижскому врачу и попросить, чтобы тот пришел с утра пораньше. Отец, конечно же, будет взбешен, но по крайней мере станет ясно, можно ли ему отправляться в очередное путешествие.
– Возможно, Адам и Франсин присоединятся к нам в Танжере, – заметил Джером, когда они уселись за широкий стол рядом с зимним садом.
– Не знаю. Через два месяца он женится, и они срочно подыскивают себе дом.
– Это Франсин пытается срочно подыскать себе дом, – уточнил отец, и легкая тень недовольства затуманила его взгляд. – Адама вполне устраивает место, где он сейчас живет, и он не намерен никуда переезжать.
– Папа, ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Элизабет. Она сейчас совсем забыла о Франсин и Адаме. Элизабет видела, с каким трудом отец выговаривал последние слова.
Джером попытался ей улыбнуться, но его улыбка больше напоминала гримасу.
– Увы, – сказал он, и в его глазах возник страх. – Очень жаль, но у меня такое странное ощущение.
Она вскочила, бросилась к нему, но в эту секунду он всем телом повалился на стол, сбросив несколько тарелок.
– Папочка!
Его тело было распластано по развороченному столу, руки беспомощно свисали. Элизабет подбежала и подхватила отца. В ее глазах был ужас.
– Папа, папочка, ты меня слышишь?!
Метрдотель с целой армией официантов уже спешили им на помощь. Отодвинули стул. Кто-то осторожно положил Джерома на пол, расстегнул ему ворот. До Элизабет донеслось:
– Доктора! «Скорую»! Живее!
– О Господи, только бы он не умер! Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он не умер! – всхлипывая, шептала Элизабет, стоя на коленях возле отца. Она вцепилась в его пиджак с такой силой, что даже костяшки пальцев побелели. Слезы текли у нее по щекам. Отец оставался неподвижен. Глаза были закрыты, лицо сделалось восковым. Она подняла голову и оглядела собравшихся официантов и посетителей ресторана. – Ну где же врач? Почему он не приходит? – воскликнула она в крайнем отчаянии.
Метрдотель опустился рядом с ней на пол.
– За доктором уже послали, мадемуазель. Прошу вас, сядьте на стул... может, коньяка...
Она никак не отреагировала на эти слова и вновь склонилась над отцом.
– Папочка! Папочка!!! – взмолилась она. – Ты слышишь меня? Можешь ты открыть глаза?!
Стоявшие официанты молча переглянулись, один чуть заметно пожал плечами. Было совершенно очевидно, что месье Кингсли уже мертв. И никто в этой ситуации уже не поможет.
Элизабет запричитала, стараясь поднять отца и прижать к груди. Она понимала, что никогда больше не услышит его голоса. Что он никогда не откроет глаз, никогда с любовью и удивлением не посмотрит на свою дочь.
– Доктор пришел, мадемуазель, – сказал ей метрдотель.
Толпа расступилась перед джентльменом в костюме из букле. Врач склонился над Джеромом.
– Папочка... папочка... Я ведь так тебя люблю... – шептала она, всхлипывая и глотая слова.
Элизабет понимала, что врач подоспел слишком поздно. Ничего уже нельзя было сделать. Всего за несколько секунд в ресторане шикарного и так любимого Джеромом отеля он отошел в мир иной.
