Анджела Дрейк - Любовница
Итак, у дочери не должно быть чрезмерных страхов насчет разрушительного действия старения, подумал доктор Дейнман.
– Видимо, вы очень привязаны к матери, – высказал он предположение.
– Да. Да, – нежно протянула Джорджиана. – И к отцу, разумеется, тоже. Он был замечательным человеком.
– Он умер?
– Два года назад. Бедный папа. Он всегда называл меня своей милой девочкой.
– А как он называл вашу мать?
– Своей драгоценной девочкой. Они ужасно любили друг друга. И нас обоих тоже.
– Вас обоих? – переспросил доктор.
– Меня и моего брата Реймонда.
Доктор Дейнман слегка наклонился вперед, свободно сцепив руки с аккуратно обработанными ногтями. Он обдумывал, как сформулировать следующий вопрос, чтобы стимулировать Джорджиану к рассказу о своем интимном прошлом.
Он был прекрасным слушателем: внимательным, спокойным, искренним, не скованным условностями. Ему нравилось давать почувствовать пациентам, что он относится к ним серьезно и искренне уважает в них личность.
– Итак, сколько в семье было человек? Мать, отец и ваш брат Реймонд. Кто-нибудь еще?
– Нет. Нас было только четверо. Совершенная семья.
Джорджиана позволила себе унестись воспоминаниями в потерянный идиллический мир детства. Облекая свои мысли и образы в слова для этого красивого, представительного доктора Дейнмана, она чувствовала, как поток приятного тепла растекается по ее телу. Ей как бы было позволено вновь ощутить себя обласканной всеми маленькой девочкой.
Доктор Дейнман слушал этот слегка звенящий, ровный голос со все возрастающим удовольствием. Его тянуло к Джорджиане Ксавьер как ни к одной из его пациенток.
И сейчас она начала раскрываться. Еще несколько таких сеансов – и у него будет достаточно информации, чтобы начать строить гипотезу об истинной природе ее проблем.
Джорджиана представлялась доктору Дейнману как невинное, частично слепое создание, поглощенное собственными чувствами, которое стоит перед темным стеклом и видит в нем только свое отражение. Со временем он очистит для нее это стекло, разгонит тьму и даст ей возможность взглянуть на внешний мир.
Эта перспектива казалась ему очень заманчивой.
Глава 7
Ксавьер подождал неделю и затем позвонил Тэре по домашнему номеру. Он был удивлен и заинтригован тем, что она до сих пор не позвонила ему сама, принимая во внимание то заманчивое предложение, которое он нацарапал для нее на своей визитке.
Он сразу же узнал ее голос. Одновременно самоуверенно-резкий и хрипловато-обольстительный. Его вновь поразило и позабавило это сочетание.
Она, в свою очередь, тоже сразу узнала его.
– О! – воскликнула она.
– Ты не вернулась в колледж? – любезно поинтересовался он.
– Нет. Я его бросила.
– Это не для тебя?
– Да.
– Потому что ты музыкант.
В ответ – нарочитое молчание.
– Я сделал несколько запросов, – продолжил он. – В первую очередь обратился к твоему бывшему преподавателю.
– Что?!
Он с удовольствием представил шокированное и возмущенное выражение ее лица.
– Мне надо сказать тебе кое-что очень важное, Тэра. Мой старый друг Моника Хелфрич сейчас в Лондоне. Она проводит мастер-класс, и я хочу, чтобы ты приняла в нем участие.
– Я? Играть для великой Хелфрич? Это что, шутка?
– Я возьму тебя с собой.
– Вы считаете, что это поможет? Думаете, вы нагоняете на меня меньший страх, чем она?
Ксавьера восхищала эта беззастенчивая прямота. Многие годы он был окружен льстивыми подхалимами, и ему до тошноты надоела их уклончивая манера выражать свои мысли. Ему казалось, что он слышал, как шевелятся их мозги, усердно взвешивая каждое слово, чтобы, не дай Бог, ненароком не задеть его.
– Итак, сколько ты играла на отцовской скрипке за последние недели, мм? – спросил он Тэру, вызывая в воображении ее образ – с взлохмаченной стрижкой и непокорной челкой, падающей на глаза. Эти прекрасные зеленые глаза. И фигура – такая миниатюрная и, однако, такая округлая, такая крепко сбитая.
– Три-четыре часа в день, – ответила Тэра.
Это была ложь. Она играла, по крайней мере, по семь часов в день.
Торжествующая улыбка появилась в уголках сурового тонкого рта Ксавьера.
– Я очень рад это слышать. Теперь слушай меня! Это не шутка. Я разговаривал с Моникой, и она согласилась послушать твою игру. Она приглашает тебя присоединиться к ее маленькой группе на следующей неделе. Я думаю, во вторник. Они начинают в два часа дня. Поэтому я заеду за тобой в одиннадцать, мы вместе пообедаем, а затем я отвезу тебя туда.
Тэра сделала глубокий вдох.
– Нет.
– Тэра! Нельзя упускать такую возможность.
Он хотел было упомянуть о ее отце, чтобы оказать на нее дополнительное давление, но решил, что не стоит делать этого.
– Разумеется, я приду на мастер-класс. Но я поеду туда своим ходом. Хотя все равно спасибо.
– Я понял. Очень хорошо, – сказал он холодно.
– Вы там будете? – спросила она.
– Да.
– Мне страшно до безумия. Наверное, я буду играть, как ослица…
Ксавьер медленно положил трубку на рычаг и задумался с дьявольской улыбкой на лице. Конечно, может оказаться, что эта маленькая колючая фея абсолютно ни на что не годна, и тогда ему не избежать насмешек Моники. Однако он сомневался, что недостаток техники исполнения станет неразрешимой проблемой для Тэры Силк. Ее преподаватель сказал, что у Тэры были очень хорошие задатки в детском и подростковом возрасте, поэтому, даже если она не занималась некоторое время, маловероятно, что все это исчезло. Настоящий талант никогда не пропадет, разумеется, исключая случаи повреждения мозга или психического расстройства.
Нет сомнений, что с Тэрой возникнет масса проблем вне области музыки, но это его не пугало.
И вообще, что может быть более захватывающим, чем роль Господа Бога в рождении нового сверкающего таланта?
– Сол Ксавьер, видимо, вбил себе в голову, что должен стать моим Свенгали, – сдержанно сообщила Тэра матери, когда та вернулась вечером с работы.
Когда Рейчел выслушала полностью рассказ дочери, в ней зажглась искра надежды, что в Тэре вновь проснется интерес к занятиям музыкой. Беспокойство о дочери на время почти подавило горе, связанное со смертью Ричарда. Рейчел видела, что дочь отчаянно барахтается, безумно дергаясь из стороны в сторону в попытках найти хоть какой-нибудь указатель, который направил бы ее к определенной цели.
Рейчел спрашивала себя, где они с Ричардом допустили ошибку в воспитании дочери, которая подавала такие большие надежды в детском возрасте. Она предполагала, что они были слишком поглощены горем после смерти Фредди и это могло оказать неблагоприятное воздействие на Тэру. Но они ведь старались, чтобы их страдание не слишком отразилось на отношениях с дочерью. Наоборот, когда Тэра осталась их единственным ребенком, она стала для них еще дороже, чем раньше.
