Арина Ларина - Брачный период мачо
— Ты почему не звонил? — обиженно спросила она, моментально пожалев о своих словах. Так говорить было нельзя, это было унизительно и жалко, но он не дал ей продолжить. Они снова целовались, как в тот первый вечер, а народ на остановке завистливо пялился на счастливчиков: тетки, придавленные одиночеством или, наоборот, многолюдностью семейства и отсутствием романтики, завидовали чисто по-женски, остальные — просто по-человечески, поскольку на остановке было холодно, а в машине тепло.
— …и все-таки, — решилась она выяснить волновавший ее вопрос, — почему ты не позвонил?
— Занят был страшно, — просто ответил он. — Но очень скучал, правда.
— Занят? В выходные? — Лена не поверила, но углубляться в тему побоялась.
Словно почувствовав ее настроение, Олег пояснил:
— У меня ненормированная рабочая неделя, из восьми дней. Когда работаешь на себя, это нормально. А когда на дядю, можно и отпуск потребовать.
Лена понимающе кивнула, хотя ей было бы приятнее, если бы на первом месте была все-таки она, а не бизнес.
Олег уверенно вел машину по забитым пробками улицам и веселил ее какими-то историями. Лена рассеянно кивала, боясь момента расставания. А вдруг он опять нырнет в свой бизнес, как налим в прорубь, и она снова будет изнывать у телефона. Неужели любовь так мучительна? Или это только у нее все не как у людей? Прав, наверное, карякинский психолог: все беды от комплексов.
Когда машина затормозила у Лениной фирмы, которую мама презрительно называла «Рога и копыта», они снова начали целоваться. В какой-то момент Лена поймала свирепый взгляд любимой начальницы, а может, ей это только показалось… Голова кружилась, счастье распирало, а мысли диким табуном уносились в недалекое будущее, поднимая радужную пыль надежд и планов. Поэтому его ласковое «пока!» и галантно приоткрытая дверь автомобиля, недвусмысленно намекавшая, что пора уматывать, были сродни ледяному душу в жаркий полдень. В полном изумлении она шагнула на асфальт и помахала рукой вслед удаляющейся машине.
«И что дальше? — ехидно спросила она сама себя. — Тоже мне, Черный плащ! Бэтмен на пенсии!»
Ее переполняла обида. В самом дальнем уголке сознания билась рациональная мысль: надо посоветоваться, поскольку сама она уже не в состоянии оценивать ситуацию объективно. Светка тоже, влюбившись, теряла четкость мышления и дурела, как кошка от валерьянки, всякий раз производя на окружающих шокирующее впечатление неординарностью своего выбора. Пора было привлекать общественность, поскольку, даже не имея опыта, можно дать дельный совет, разглядев со стороны то, что изнутри ни при каких условиях увидеть невозможно. Первым представителем общественности, отреагировавшим на утреннее событие, оказалась все та же Татьяна Филипповна. Едва Лена вошла в отдел, исходившая злобой начальница квакнула:
— И сколько сейчас времени. Может, тебе часы пора купить?
Не на что, — не оборачиваясь, ответила Лена, аккуратно пристраивая в шкаф свое пальто. При дневном свете оно радовало россыпью грязных пятен на подоле, торчащими из некоторых швов нитками и замысловатыми подтеками, обильно изрисовавшими тыл. Все это ненавязчиво наталкивало ее на мысль, что пора бы и сменить его на что-нибудь менее мрачное. — Если зарплату прибавят, то я с удовольствием обзаведусь будильником и буду приходить на работу под его мелодичный звон, чтобы скрасить ваше одиночество.
— Ты! Что? Ты что себе позволяешь?! Это что за намеки?
Лена и сама удивилась своему выступлению. Похоже, что появление в ее жизни Олега благотворно повлияло на ее характер. Мягкотелость и бесхарактерность, с которыми и она, и мама безуспешно боролись всю жизнь, начали сдавать позиции. Во всяком случае, она стала чувствовать себя менее уязвимой, хотя наличие кавалера было перманентным.
— Я не намекаю, я прямо говорю: пора бы прибавить оклад, а то я работаю за двоих, а получаю за полчеловека.
— Это не дает тебе права опаздывать!
— Я и не опоздала.
— Как это не опоздала? Сейчас девять ноль одна, а ты только валенки свои расшнуровываешь! В девять ровно ты должна сидеть за столом и работать, — Татьяна Федоровна раздраженно грохнула кружкой по полировке, на столе немедленно образовалась темная лужица кофе.
Хмыкнув, Лена в долгу не осталась:
— То-то я смотрю, вы уже вкалываете. Кстати, пить много кофе вредно, цвет лица портится.
Татьяна Филипповна покрылась синеватыми пятнами, медленно наливающимися яростной краснотой:
— Может, ты желаешь уволиться?
— Может, и желаю, — пора было сдаться, но Лена уже не могла остановиться. — Заявление сейчас написать?
Начальница, еще на прошлой неделе спихнувшая ей целиком перевод, который рассчитан был на двоих, прикусила язык: текст был сложным, а она такие страх как не любила.
Лена, так и не дождавшись ответной реплики, подняла глаза на Татьяну Филипповну, та сидела и молча хлебала свой кофе, уставившись круглыми глазами в окно. Но едва только Лена расслабилась и потянулась за бумагами, решив попить чай попозже, дабы не усугублять конфликт, как коллега с наслаждением, отодвинув кружку, сообщила:
— Такие красавцы на таких мышах, как ты, не женятся. А уж эти показные поцелуи… Тьфу!
Лена густо покраснела. Сама того не зная, эта мегера ударила ее по самому больному и высказала вслух мысль, которая у самой Лены холодной змеей свернулась на дне подсознания: слишком красивый мужик и слишком неожиданно и красиво все получилось.
Вечером Светка, поработав психотерапевтом, развеяла все ее сомнения. Карякина отошла от своего горя и готова была к новым подвигам. Диплом психолога у нее уже имелся, и теперь маленький столик в кухне снова был завален всевозможными газетами и журналами: Светка искала новое место работы. Старое было покинуто еще месяц назад, но она могла позволить себе подобные эксперименты. Ее отец, еще в далеком Светкином детстве бросивший их с матерью без алиментов, исчез на долгие восемнадцать лет, а теперь появился в ее жизни и старательно замаливал грехи прошлого, подкидывая дочурке солидные суммы «на жизнь». Папашка нынче был при деньгах, но Светка обращалась к нему лишь в крайних случаях: нанесенную маме и ей обиду она простить так и не смогла.
Когда Лена, никогда не видевшая своего отца и от этого чувствовавшая себя немного ущербной, пыталась вразумить подругу, что родителей не выбирают, что их надо любить такими, какие они есть, как и непутевых детей, Карякина начинала злиться и орать:
— Почему я должна его сейчас любить? Он имеет право сделать в своей любви перерыв, а я нет? Теперь у меня отпуск! Где он был, когда нам жрать нечего было, когда я зимой в демисезонном пальтишке ходила, когда мама болела, а денег на нормальные лекарства не было? Где? Занят был. Имеет право. Только теперь я занята. Извиняйте!
