Светлана Демидова - Свидание в неоновых сумерках
– Сима, а вдруг у Фенстера плохой телевизор?
– Таня, неужели ты не понимаешь, что у фирмы «Муж на час» могут найтись экземпляры получше Юлика!
– Знаешь, Симонка, мне кажется, что ты все-таки преувеличиваешь… ассортимент услуг этой фирмы. И потом… я что-то не очень понимаю, что ты хочешь, разбогатеть или наставить рога Марку?
– Одно другому не помешает. Но… ты правильно заострила вопрос! Мы с тобой… мы с тобой… можем организовать антагонистическую фирму… скажем… «Жена на воскресенье». А? Как тебе?
– Сима! Тебе, как говорится, совсем в чердак надуло! – возмутилась Татьяна и решила сходить в ванную, чтобы самой наконец проверить свежепочиненный кран.
Сима тут же протиснулась в ванную следом.
– Нет! Ты неправильно поняла! Это же совсем не то, что ты думаешь! Мы тоже организуем обыкновенное бюро добрых услуг для одиноких мужчин! Обед воскресный сварить… или там… постирушку устроить, пуговицы пришить…
– Симона! – строгим голосом сказала Татьяна. – Ты меня достала! Никакой нормальный одинокий мужчина не воспримет «Жену на воскресенье» как кухарку или прачку. Он воспримет ее как девочку по вызову.
– А мы подберем женщин в возрасте!
– Тогда это будут тетеньки или бабушки по вызову!
– А мы прямо в объявлении напишем, что жена – это не в смысле жена, у которой муж, а жена в смысле – женщина!
– Все равно, – устало махнула рукой Татьяна.
Но подруга уже не слушала ее, погрузившись в размышления.
– И зачем мы притащились на этот день рождения? – мрачно проронила Сима, откусив чуть ли не половину яблока зараз. – Ты только посмотри на этот стол! Мы уже часа два за ним сидим, а еды все не убавляется. И вина тоже! Все мужичье уже, по-моему, в стельку! Слушай, а может, у Гришмановской скатерть-самобранка?
– А я тебе говорила, давай не пойдем, – напомнила подруге Татьяна, пропустив самобранку мимо ушей. – А ты все: «Не киснуть же дома с Жертвой, не киснуть же дома с Жертвой…» Вот и кисни теперь с пьяными гостями Гришмановской!
– Если честно, Танька, то я и сама не слишком трезвая, но и пить, и есть мне надоело уже до смерти. Давай уйдем!
– И как ты себе это представляешь? – Татьяна кивнула на расстилающийся перед ними огромный стол, со всех сторон окруженный сотрудниками их КБ. – Мы же привлечем к себе всеобщее внимание, если сейчас затеем выбираться из-за стола.
– Да… пожалуй… – согласилась Сима. – А как ты думаешь, танцы будут?
– Откуда мне знать. Но сидеть над этой жратвой нет уже никаких сил.
– Тань! А Дунаев все-таки глаз с тебя не сводит! Вот чтобы не встать мне с этого места!
– Не преувеличивай, Сима, а то действительно не встанешь и до конца жизни будешь есть Иринины салаты! А они, представляешь, вот как сейчас, не будут кончаться!
– Ну вот! Опять! Смотрит! – пихнула Татьяну локтем Сима. – У меня на это дело глаз наметан!
– Может, он на тебя смотрит?
– Каждая женщина всегда чувствует, когда на нее смотрят!
– В таком случае Дунаев смотрит не на меня, потому что я его взгляда не чувствую, – заявила Таня.
– Ты не чувствуешь, потому что совершенно закоснела в своем одиночестве, и в тебе постепенно отмирает женское начало.
– И что ты предлагаешь?
– Честно говоря, я тебе уже устала что-то предлагать, – вздохнула Сима. – Ты ни одного моего предложения не поддерживаешь.
Татьяна только хотела пообещать, что на этот раз поддержит любое предложение, как со своего места поднялась хозяйка дома, конструктор высшей категории Ирина Гришмановская, и совершенно пьяным голосом провозгласила:
– А теперь танцы, господа! Дорогие дамы, помогите отнести в кухню посуду, а кавалеры – сдвинуть столы, а то танцевать будет негде, – и юбилярша хитро хихикнула, будто намекая на какой-то другой, глубинный смысл, скрытый в ее словах.
Гости очень хорошо в этом смысле разобрались, потому что сильно обрадовались и засуетились возле столов.
Симона с Татьяной переждали весь этот ажиотаж с посудой, столами и установкой магнитофонных кассет.
– Хорошая все-таки Ирка бабенция! – сказала Сима. – Не жадная! Такой банкет отгрохала! И ведь все сама, своими маленькими ручками! Я ей, между прочим, предлагала помощь, так она отказалась. Говорит, что ей доставляет удовольствие гостей принимать: и убираться, и готовить, и даже, представляешь, посуду за ними мыть. И куда только мужичье смотрит?
– Наше?
– Ну, почему обязательно наше? Кому оно нужно, наше? Я говорю о мужчинах вообще! Как о понятии!
– Она замужем-то была за кем-нибудь из понятия?
– Да вроде была. Что-то там у них не срослось почти сразу же. Говорят, очень быстро развелись. Чуть ли не на втором году брачной жизни.
– И что, больше ни-ни?
– Кто ж его знает? Наверно, кто-нибудь у нее был, не без этого, но серьезного, видимо, ничего так и не получилось. Подробностей не знаю. Мы ведь не подруги. Что-то там говорят про нашего главного конструктора. То ли он к ней клинья подбивал, то ли она к нему. Но что-то у них тоже не вышло. Я, знаешь ли, не очень к сплетням прислушиваюсь, а ты наверняка и вообще ничего не слышишь.
Татьяна кивнула и в свою очередь решила отдать дань восхищения хозяйке дома:
– Ирина и внешне очень приятная женщина. У нее классический профиль. Нос, Симка, почти как у тебя! И волосы хорошие!
– Я же говорю, совершенно непонятно, куда мужчины смотрят!
Подруги уже докуривали по третьей сигарете, когда в балконную дверь просунулась голова Гришмановской.
– Сима! Я так и знала, что ты здесь! – с самой обворожительной улыбкой обратилась к ней Ирина. – Там это… гости тебя требуют… Сейчас «Семь сорок» врубят!
– Да ну вас, честное слово! – отмахнулась от нее Симона. – Нашли себе танцовщицу!
– Брось, Симка! – Татьяна потянула подругу за рукав. – Ты так здорово пляшешь! Я обожаю на тебя смотреть! Пойдем! Встряхнешься!
Сима и сама обожала танцы и сопротивлялась только для вида. Прямо с балкона она пошла в комнату особым шагом, изображая руками, будто большие пальцы лежат в проймах еврейской жилетки. Полная, крупная Симона в танце двигаась с необыкновенной легкостью и грацией. С убыстрением мелодии она летала по комнате все с большей энергией и азартом. Вслед за ней черной тучей вились распущенные волосы с вплетенными в них кожаными ремешками, звенели браслеты и цепочки, цокали каблучки туфель. Вся она была порыв, чувственность и страсть. Когда Сима крикнула: «А теперь все ко мне!» – русские гости Ирины Гришмановской бросились в «Семь сорок» с головой и с тем темпераментом, с каким обычно пляшут «Барыню» или «Цыганочку». Татьяна продолжала стоять у балкона, восхищаясь подругой.
– Хороша Симона Иосифовна, ничего не скажешь! – раздался рядом с ней мужской голос.
