Вирджиния Эндрюс - Долгая ночь

– Да. Кто-то привязал веревку с камнем к ее шее и бросил Пушинку в воду, – кричала я.

– Боже милосердный, – сказала Лоуэла, быстро перекрестившись.

– Но кто мог это сделать? – спросила мама и покачала головой. – Никто не мог совершить такой ужасный поступок. Наверное, бедняжка просто сама упала в воду.

– Я видела ее, мама. Она лежала на дне. Спроси у Генри. Он тоже ее видел. Вокруг ее шеи обвязана веревка, – настаивала я.

– Боже мой! Мое сердце не выдержит. Посмотри на себя, Лилиан. Ты насквозь промокла. Поднимись наверх, сними всю эту мокрую одежду и прими ванну. Ну же, дорогая, а то ты снова простудишься, как тогда в первый школьный день.

– Но, мама, Пушинку утопили, – сказала я в отчаянии.

– Но не ты, ни я ни чем уже не можем помочь, Лилиан. Пожалуйста, поднимись наверх.

– Я должна рассказать все Евгении, – сказала я. – Она ждет.

– Ты расскажешь ей позже, Лилиан. Сначала обсохни и согрейся, ну же, – настаивала мама.

Опустив голову, я медленно пошла к лестнице и услышала скрип открывающейся двери. Эмили выглядывала из своей комнаты.

– Пушинка умерла, – сообщила я ей, – ее утопили. На лице Эмили появилась холодная улыбка. Мое сердце бешено забилось.

– Это ты сделала? – спросила я.

– Это твоих рук дело, – отчеканила Эмили.

– Я? Да я бы никогда…

– Я говорила тебе, что ты Енох. Все, кого ты коснешься, умрут или пострадают. Держи свои руки подальше от наших прекрасных цветов, не трогай наших животных, и держись подальше от табачных плантаций, чтобы папа не разорился, как другие владельцы. Запрись в своей комнате и не выходи, – посоветовала она.

– Заткнись, – резко ответила я, потому что была переполнена болью и горем, чтобы бояться еще и ее гневного взгляда. – Ты убила Пушинку. Ты страшный человек.

Эмили снова улыбнулась и медленно удалилась к себе в комнату, захлопнув за собой дверь.

Меня тошнило. Каждый раз, закрывая глаза, я видела бедную Пушинку, покачивающуюся на дне пруда. Ее рот открыт, а глаза смерть закрыла навечно. Когда я зашла в ванную комнату, меня вырвало. Живот болел так сильно, что я вся скрючилась и ждала, когда утихнет боль. Я сильно исцарапала ноги, когда бежала от дома к пруду и только сейчас я почувствовала это. Я сняла промокшую одежду и забралась в ванну.

Позже, когда я обсохла и снова оделась, я спустилась вниз к Евгении, чтобы рассказать ей эти страшные новости. Мои ноги, казалось, налились свинцом, когда я подходила к ее двери; но, когда я открыла дверь, я поняла, что Евгения все знает.

– Я видела Генри, – всхлипнула она. – Он нес Пушинку.

Я подошла к ней, и мы в отчаянии прижались друг к другу. Я не хотела говорить ей, что считаю Эмили виновной в происшедшем, казалось, Евгения знает, что здесь нет ни единой души, живущей или работающей на плантациях, у которой хватило бы жестокости совершить такой страшный поступок.

Мы лежали на ее кровати, обхватив друг друга руками, и смотрели в окно на этот сильный дождь и темно-серое небо. Евгения не была моей родной сестрой по рождению, но все-таки она – моя сестра в подлинном смысле этого слова. Мы были детьми, пережившими трагедию, и мы были слишком малы, чтобы понять этот мир, в котором прекрасных, невинных созданий заставляют страдать или – уничтожают.

Скорбя о потере самого дорогого и прекрасного существа, хрупкая Евгения, наконец, задремала в моих объятиях. И вдруг, вновь, как впервые, я почувствовала страх и боль: но не из-за Эмили или привидений, о которых рассказывал Генри. Я испугалась этой глубокой боли и горя, так как вдруг поняла, что то же самое мне предстоит испытать, когда не станет Евгении. Я оставалась с ней очень долго, пока не подошло время обеда, тогда я осторожно выскользнула из ее объятий и спустилась вниз.

Мама не хотела разговаривать о Пушинке за обедом, но она объяснила папе, почему я так расстроена и едва притронулась к еде. Он выслушал, затем быстро проглотил все и так сильно хлопнул ладонями о стол, что тарелки подпрыгнули. Даже Эмили, казалось, была напугана.

– Я не желаю, – сказал он. – Не желаю, чтобы страдания по какому-то глупому животному расстраивали всех за обедом. Кошка умерла и все; больше ничего нельзя сделать. Бог дал – Бог взял.

– Я уверена, что Генри найдет для тебя и Евгении другого котенка, – улыбаясь добавила мама.

– Но он не будет таким, как Пушинка, – ответила я, глотая душившие меня слезы. – Она была особенной, и теперь она умерла, – хныкала я.

Эмили презрительно усмехнулась.

– Джорджиа, – сказал папа таким тоном, как будто делал замечание.

– Давай поговорим о приятных вещах, дорогая, – быстро сказала мама и улыбнулась мне. – Что нового сегодня было в школе? – спросила она. Я глубоко вздохнула и вытерла слезы на своих щеках.

– Я получила «отлично» за письменную работу, – сообщила я.

– Да ведь это замечательно, – сказала мама, хлопнув в ладоши. – Правда, это – здорово? – Она посмотрела на Эмили, которую, казалось, больше интересовал ее обед. – Почему бы тебе не принести поскорее свою работу и не показать Капитану, дорогая?

Я взглянула на папу. Он не слушал, о чем мы говорим, и не проявлял никакого интереса. Его челюсть двигалась вверх, вниз, методично разжевывая мясо, а глаза были пустыми. Однако, заметив, что я не двигаюсь с места, он перестал жевать и уставился на меня. Я быстро поднялась и бросилась к входным дверям, где оставила свои вещи на маленьком столике, но поискав свои листки, я обнаружила, что их нет там. Я была уверена, что оставила их на самом видном месте. Я перелистала все листки в тетради и даже перетряхнула учебник на случай, если какая-нибудь из горничных засунула эти листки между страницами, но я их там не нашла.

Слезы навернулись на глаза уже по другой причине, когда я вернулась за стол. Мама улыбнулась в ожидании, но я отрицательно покачала головой.

– Я не могу их найти, – сказала я.

– Это потому, что ты не получала такой отметки, – язвительно заметила Эмили. – Ты все выдумала.

– Нет, я знаю, я ее получала. Ты сама слышала, как мисс Уолкер объявила об этом в классе, – напомнила я ей.

– Не сегодня. Ты перепутала с другим днем, – сказала Эмили и улыбнулась папе так, как будто хотела сказать: «Да она еще ребенок».

Папа закончил жевать и выпрямился.

– Уделяй больше времени урокам, маленькая леди, меньше – заблудившимся домашним животным нашей фермы, – посоветовал он.

Я не могла сдержаться и зарыдала.

– Джорджиа, сейчас же прекрати это, – приказал папа.

– Ну, Лилиан, – сказала мама, поднимаясь и обходя стол, чтобы подойти ко мне. – Ты же знаешь, что Капитан не любит этого за столом. Успокойся.