Наталия Миронина - Дочь мадам Бовари
Это чувство она обычно глубоко прятала. Но чем значительнее были ее успехи, тем чаще и настойчивее это чувство напоминало о себе. Сначала она пыталась его отогнать, объясняя все своей усталостью и раздражением, но время шло, девочка подрастала, и Лариса с обреченностью начинала понимать, что это чувство ее не покинет никогда. «Зачем я развелась с Айвором? Так ли это было необходимо? Не честнее ли и лучше для дочери было бы сохранить семью? Моя карьера? А что бы с ней случилось? Ничего. Все было бы точно так же, но у дочери был бы отец. И потом, вдруг со мной что-то случится? Что станет с ней? Родители и Марите – им много лет, и они тоже нуждаются в заботе…» – тревога заполняла душу Ларисы. Получалось, что обратной стороной решительности и самостоятельности оказывались страх и беспокойство за будущее близких, а также чувство вины перед ними.
За короткое время она стала популярной журналисткой. В редакции не осталось человека, который бы не оценил ее трудолюбие и упорство. «Газета вами гордится», – не уставал повторять на каждой планерке ответственный секретарь Георгий Николаевич.
Конечно же, до Лили Сумароковой ей было далеко. Лиля была богиней. Но наблюдательная Лариса подмечала некоторую поспешность, с которой Сумарокова бросалась писать о весьма сомнительных персонах и фактах. В этой поспешности она находила суетность, неуемное стремление к славе и желание объять необъятное только затем, чтобы не досталось кому-то другому. В понимании же Ларисы, журналистское имя надо было делать неторопливо, вдумчиво и, главное, очень разборчиво.
Одиночество занятого человека – это совершенно особенное одиночество. Это одиночество, которое настигает в самые неподходящие моменты – когда дневная массовка наконец расступается, когда от усталости невозможно сомкнуть глаз, когда гудят ноги и болит голова, когда одолевает беспокойство оттого, что не успеваешь сделать все задуманное, когда ночь становится самым тяжелым испытанием. Одиночество занятого человека – это когда вокруг много приятных людей и когда некому рассказать свой сон и нет никого рядом, кто объяснил бы, отчего тебе иногда не спится. И когда некому тебя обнять, прижать к себе и некому дождаться, пока сон не отгонит от тебя прочь все сомнения и огорчения. Лариса не посмела себе признаться, что вот уже некоторое время она ни о ком не думает так часто, как о Вадиме Костине.
Отъезд домашних разом лишил ее, такую деловую, занятую своей карьерой женщину, смысла жизни. Оказалось, что ее единственным жизненным ориентиром были зеленые глаза дочери. Даже сейчас, почти бессознательно, из множества дорожек, которые бежали по этому парку, Лариса выбрала ту, по которой ее маленькая дочь вприпрыжку мчалась в песочницу.
Закончился один парк, на пути Ларисы встало красивое здание Театра русской драмы с белыми вензелями по фронтону. За ним начинался следующий зеленый бульвар-парк, сбегавший своими дорожками вниз к огромному круглому озеру. Это место в Риге было знаменито тем, что в большом ресторане, располагавшемся на круглом острове в центре спокойной водной глади, происходили самые заметные события политической, культурной и, так сказать, светской жизни.
По вечерам у парка, на стоянке, припозднившихся гостей ожидали персональные авто и даже телохранители. Сюда же стекались самые красивые и модные девушки Риги с надеждой попасть на закрытое мероприятие и познакомиться с выгодным женихом. Отдельная категория девушек женихов не искала, но с удовольствием проводила время с гостями. Гости, как утверждала молва, платили за это долларами и немецкими марками. Лариса была здесь пару раз, когда писала об известном европейском политике, читавшем лекции в Латвийском университете. Лариса по узеньким мосткам дошла до островка. «Не самое удачное решение вопроса – хорошенько отужинав, рискуешь свалиться в воду!» – думала она, наблюдая, как внизу, среди водорослей, мелькали стайки мелкой рыбешки. На летней площадке около ресторана стояли столики под большими цветными шатрами. За столиками людей было немного – в основном иностранные туристы и командированные. «Так, а не выпить ли мне здесь кофе? Позавтракать я не успела, передохну немного», – подумала она.
– Лариса! Гуляева!
Она повернулась и увидела за крайним столиком Вадима Костина.
«Слава богу, что мне идет румянец!» – дурацкая мысль мелькнула в голове и исчезла, поглощенная смущением.
– Лариса, присаживайтесь ко мне! Я только что приехал, вот решил позавтракать.
Лариса обратила внимание, что Вадим как-то нервно оглянулся, как будто кого-то искал.
– Спасибо, я тоже планировала позавтракать, да только не помешаю ли вам? – она кивнула на стол и чей-то второй прибор, который стоял на столе. «На чашке – помада», – почему-то ревниво отметила она.
– Нет, вы мне не помешаете. Лариса, а вы как предпочитаете завтракать – плотно или легкий «перекус»?
Лариса замешкалась – она вообще собиралась выпить кофе и, может, съесть какую-нибудь булочку. Во-первых, этот ресторан был не из дешевых, а во-вторых, она давно отвыкла есть по утрам. Но сейчас она почувствовала голод, ей понравился ресторан, на небе не было ни облачка – все это вместе плюс чрезвычайно обаятельный собеседник – и выбор был сделан в пользу бутерброда «Крок-мадам», сметаны с сахаром и кофе с молоком.
– Правильно вы решили, – одобрительно кивнул Костин, – «Крок-мадам» – это вкусно и элегантно одновременно. Крок, как известно, по-французски – «хрустеть». Бутерброд ведь должны поджарить, в конце концов. А я же, пожалуй, съем яичницу с ветчиной и сыром. Кофе буду черный, а к нему – имбирное печенье. Они здесь пекут самые вкусные. – Лариса понимающе кивнула головой – это печенье было и ее любимым лакомством.
Официант, ловивший каждое слово, подхватил взглядом финальный кивок Костина и исчез.
– Вот, теперь у нас достаточно времени, чтобы выкурить самую сладкую сигарету за день, утреннюю сигарету. – Костин потянулся за пачкой сигарет и зажигалкой.
– Вы наверняка не знаете, откуда произошло слово «никотин»?
– Не знаю.
– Я где-то читал, что вещество, выделенное из табака, алкалоид, назвали никотином в честь французского посла в Португалии Жана-Нико де Вильмена. Собственно, ученые-химики использовали только часть его имени, Нико. Правда, посол, обожавший курение и утверждавший, что табак помогает от зубной боли, заворота кишок и несчастной любви, жил в 1560 году, а вот никотин в чистом виде выделили только в 1828. Этот Жан-Нико, видать, всю плешь проел своим курением, если его имя в веках сохранилось.
Лариса рассмеялась. Костин замечательно рассказывал, лицо во время рассказа оставалось непроницаемым, на жесты он был скуп. В силу этого эффект от рассказа был сильнее. Еще Лариса обратила внимание, что он путается, называя ее то на «вы», то на «ты».
