Наталия Миронина - Немного солнца для Скарлетт
– Это почему же?!
– Потому что все должны считать, что на своем месте вы оказались именно потому, что шли к этой цели упрямо, вкалывая по двенадцать часов в сутки. Все должны помнить, что у вас, помимо усердия и трудолюбия, есть талант. В вас есть искра, которую невозможно не заметить! Именно благодаря этому – таланту и трудолюбию – вы оказались там, где оказались! Никакого везения, никаких случайностей в карьере не бывает. Во всяком случае, об этом во всеуслышание говорить не принято.
– Хорошо, – быстро согласилась Летти. – Я это учту.
Она отлично знала, как от правильного слова порой зависит успех.
– Но вам-то можно сказать, что я вообще-то еще учусь. – Летти улыбнулась. – Я учусь в Академии художеств и собираюсь стать скульптором.
– Кем? – Майлз даже остановился.
– Вот-вот, точно такое выражение лица у всех моих многочисленных родственников, когда я заговариваю о будущей профессии.
– Погодите-ка, скульптор – это молоток, резец и прочие мужские инструменты. Скульптор – это глыбы мрамора и гранита. А в вас, по-моему, не более тридцати фунтов живого веса?!
– Чуть меньше, – Летти поправила его. – Но при чем тут это? Да, женщин, которые занимаются такими вещами, немного. Я и сейчас на своем факультете одна.
– И что же вы будете делать, когда закончите академию? – Майлз теперь пыхтел трубкой, как старый пакетбот.
– Тетя утверждает, что мне придется склепы для старых итальянских семей ваять.
– Что ж, без денег вы не останетесь, – рассмеялся Майлз. – А если серьезно? Понимаете, я, конечно, не специалист, но, насколько я помню, одним из последних настоящих скульпторов был Роден?
– О, что вы! – рассмеялась Летти. – После него были скульпторы.
– Нет, вы, наверное, меня не поняли. – Стив Майлз вдруг стал серьезен. – Я не имею в виду тех, кто скреплял проволочки, крепил к ним деревяшки и клеил к этому пластмассу. Я имею в виду тех, кто был способен и не ленился заниматься резьбой или моделированием.
– Вы понимаете разницу между этими двумя приемами?
– Да, представьте себе. Резьба – это когда отсекают все лишнее. И из глыбы мрамора получают прелестное женское лицо. А моделирование – это когда лепят скульптуру, а потом ее отливают в металле. Летти, я достаточно грамотный, чтобы не вестись на всякий там джанк-арт!
– Джанк-арт – это скорее коллаж из…
– Из мусора – будем откровенны.
– Стив, мне тоже ближе традиционная скульптура, но согласитесь, что новые формы неизбежны.
– Летти, пусть в это играют лентяи, которым хочется иметь много дармовых денег. Никто и никогда меня не убедит в том, что на одну ступень можно поставить Микеланджело и Раушенберга.
– Честно говоря, и я так думаю. – Летти улыбнулась. – И поэтому буду заниматься традиционной скульптурой.
– Это очень обнадеживает. – Стив Майлз был совершенно серьезен. – И у вас есть планы, мечта? Вы же что-то хотите сделать такое, что до вас никто не делал?
– Конечно, но на эту тему как-то смешно рассуждать, Стив. Я не могу об этом говорить, еще много времени надо учиться.
– Понятно, – произнес с уважением Майлз. В этой девушке, которая выбрала такое необычное для женщины творчество, было что-то чрезвычайно серьезное.
– А вообще у нас жестокие профессии. У всех нас, кто работает в искусстве. – Майлз замедлил шаг. Его спутница была высокого роста, но очень худенькая. В своем, скорее всего, первом настоящем вечернем платье она казалась совсем ребенком. Контраст между стоящей колом жесткой блестящей тканью органди и худенькими загорелыми длинными ногами и тонкими руками был так разителен, что Майлз вдруг подумал, что художник, который смог нарисовать такие прелестные наряды для фильма, мог бы себя одеть в более подходящий наряд.
– Я знаю – платье мне не идет, – заметив взгляд Стива, пробормотала Летти. – Но у меня совсем не было времени на сборы. Гроув приказал мне приехать за день до показа. А в Париже у меня было столько работы, надо было сразу несколько проектов сдать. Я просто забегалась…
– Летти, вы очень трогательная в этом платье, и больше двенадцати лет вам не дашь.
– А мне уже двадцать два!
Громкий смех Майлза, казалось, разбудил весь квартал.
– Летти, вы даже не понимаете, как смешно это звучит! Уже двадцать два года! Вам всего лишь двадцать два года, и вы уже получили премию одного из самых важных кинофестивалей. Вы лепите бюсты и работаете с мрамором! Летти, вы так молоды!
У Майлза то ли от смеха, то ли от умиления выступили слезы на глазах. Он, смутившись, пыхнул трубкой и произнес:
– Мне – тридцать пять. И фильмов я снял уже несколько, и этот фестиваль не первый. И награда не первая, но почему-то мне кажется, что именно это лето, этот город и эти события я запомню на всю жизнь.
Майлз был строг и суров только на съемочной площадке, в жизни он был мягок и чувствителен.
Наконец они дошли до пансиона, где остановилась Летти.
– А вы хорошо устроились. – Майлз с удовольствием оглядел маленький домик с крошечным садом и низкой чугунной оградой.
– Я умею устраиваться, – кивнула Летти. – Понимаете, я иногда чувствую, что надо сделать. Могла же поселиться в отеле – цены в это время в городе везде одинаково высокие, но я выбрала это место. Здесь отдельный вход, и в моем распоряжении двухэтажные апартаменты. Очень удобные – даже своя кухня есть. Но я готовить не успеваю. Здесь, на фестивале, даже о еде не думаешь! Некогда об этом думать!
Майлз продолжал пыхтеть трубкой. Он понимал, что вполне может напроситься на чашку кофе, бокал вина, на стакан воды, наконец. И он мог ожидать, что ему не откажут. И поймут его просьбу как полагается. А полагается ее понять как приглашение к флирту, романтическому или не очень свиданию. Но перед ним была Летти, которая, во-первых, ему очень нравилась, а потому пугать ее натиском не хотелось. И во-вторых, Стив Майлз как-то себе не представлял стремительное соблазнение этой девушки. Что-то мешало представить ее участницей спешной борьбы в гостиной пансиона.
– Э, вот мы и дошли, – глубокомысленно заметил Майлз после минутного и не очень уютного молчания.
– Да, – радостно подтвердила Летти.
– Летти, а вы не хотите что-нибудь выпить? Посидеть где-нибудь?
– Что вы! Спасибо! Уже утро, смотрите, солнце встало! – Летти указала на сбегающую к морю улочку, над которой действительно уже краснело море.
– Да, вы правы. – Стив растерялся, он не знал, что сказать, но и уходить не хотел.
– Завтра закрытие фестиваля, прием. Завтра тяжелый день. А послезавтра я улетаю. Надо возвращаться к работе. – Летти вздохнула.
– А может, мы у вас чаю попьем? – Майлз проявлял упрямство.
