Тень желания (СИ) - Карвен Айли
— Что же вы, Павел Игоревич, — Варищев вздрагивает от звука моего голоса, и осматривает своего спутника на ближайший час. — Голиаф заждался.
Бурый красавец Голиаф заходил на месте, заставляя Варищева крутиться, словно выставочная куколка на подставке. Конь повёл носом, вобрал в ноздри свежего морозного воздуха, и непослушно повёл головой в сторону избитой дороги. Варищев натянул поводья, заставляя коня остановиться, но тот снова заходил кругом.
Павел Игоревич раздражённо щёлкнул зубами, неуклюже поднял ногу, пытаясь вставить носок в стремя, при этом прыгая за конём на одной ноге. Так-то лучше, а то его заносчивую рожу становилось всё сложнее терпеть.
Впрочем, его понять можно было. Лена стабильно снабжала его информацией, что заметно сказывалось на положении, в котором он находился. Главное для него было выслужиться, так в любой стране, куда не ткни. Что примечательно, хвостов становилось меньше. Варищеву не хватало только одного маленького такого слова, которым можно было все шифры вскрыть. А может и не одного. В этом стремлении он буквально насиловал всю мою выдержку, глупыми вопросами, как бы невзначай, и такими же историями. Лене я передавал одно, и это совсем не сходилось с тем, что преподносилось Павлу Игоревичу лично.
Идут по ложному следу профессора Брагина, у которого ни теории, ни практики, только фантазии на листах, которые они пока за чистую монету принимают.
— Сейчас помогу, — скрипучий голос конюха донёсся быстрее, чем он сам показался наружу.
— Не унижайте моего товарища, — остановил мужчину, при этом лицо Варищева совсем несчастным сделалось, сам он пыхтит, пытается запрыгнуть, да вид делает, что вспоминает сноровку. — Он мне только вчера о своём мастерстве рассказывал. Что вы, в самом деле, оставьте монтуар. Павел Игоревич, возьмитесь уже за рожок.
Конюх только воздухом грудь успел заполнить, чтобы как можно твёрже убедить Варищева в обратном. Ему было понятно как день, Павел Игоревич, не всадник, скорее уж конь на него запрыгнет, чем наоборот.
Меж тем, сам Варищев человек гордый, от этого ненависть в сторону меня возрастала. Всегда я его великое чувство собственной важность ущемить пытался, чтобы не делал. Вот и сейчас, щёки его вздулись, губы вспенились, схватился он за рожок, а конь свободу почувствовал, сиганул вперёд.
— Ёб…твою…су…Эртон… — доносилось до моих ушей.
Толкнул пятками Туман, он встал на дыбы, и понёсся вперёд словно торпеда, только воздух засвистел. Иглы холода щипнули лёгкие, пока не привыклось новое ощущение. На опушке, между двух склоняющихся друг к другу берёз, я нагнал Голиафа с висящем на нём Варищевым. Подвожу Туман к Голиафу, нагибаюсь, чтобы точно щенка схватить Павла Игоревича за ворот и подтянуть к седлу.
Варищев пораженно изгибает спину, и смотрит на меня сбоку, точно обороняться собирается. Голиаф подстраивается под ход Туман, и они равняются.
— Вот вы издеваетесь, — начал Павел Игоревич что-то новое для себя, смелое, — а я ведь вас полностью вижу, все слабые стороны просвечиваю.
Наконец, что-то толковое сказал, то, что ему действительно хочется. Вопросительно изгибаю бровь, а Варищев спину выравнивает, лоб в три складки надменно съезжается. Неумело руки его за седло цепляются, выпуская поводья, ноги двумя безвольными тряпками по бокам свисают.
— Вы бы ног… — не успеваю договорить, как Павел Игоревич от обиды губу нижнюю поджимает, трясётся, и всё-таки продолжает, перебивая меня:
— И Елена только малая часть моих знаний.
Ухмыляется мразота, а меня злость пробирает, что глаза застилает. Перевожу взгляд на его поджившую руку, а самому шею свернуть его хочется, чтобы с перекошенной рожей в гробу его заколотили. Всё веретеном собралось, и работа, и личная жизнь, так, что последнее во главу угла ставилось. Не хотелось бы кидать на амбразуру, но в итоговом уравнении самое уязвимое, моя девочка, попадает под удар. Ошибку совершу, и всё посыплется.
— Как не старайтесь, всё будет с моего дозволения, — не иначе как договориться хочет.
После встречи с Леной неуверенность в каждом шаге чувствую, да на соглашение пойти, точно всё перечеркнуть. В каждой чуть похожей девушки её вижу, да волнение нарастает, что и вовсе с ней не увижусь больше. Сжал зубы, чтобы на давлении всю концентрацию собрать.
— Чего же вы хотите? — спрашиваю напрямую, почти два месяца миновало, и только сейчас Варищев на откровенный разговор решился.
— Это я вам позже скажу.
Не стал Лену сдавать, чувствует, что рыба крупная наклёвывается.
Елизавету Брагину уже они проверили, все труды её отца перерыли, людей отправили в места заключения, побег хотят предотвратить, которого и не будет никогда. Журавлёв пока в безопасности, и сын его Виктор тоже, но время на исходе.
Хитрые учёные пошли, все свои разработки шифруют не хуже разведчиков, отправляют, а на розыск схемы приходится операцию придумывать импровизированную. Такие, как Лев Никифоров и вовсе свой язык придумывают. А условия одинаковые, укрытие родственников за границей, да сытое будущее. Чудаки, да только такие мир и двигают, и чёрт его знает в какую сторону.
Варищев успел только самодовольно улыбнуться, как Голиаф завидев стог сена, рванулся в его сторону.
— Но…но…Эртон, — кричал Павел Игоревич, вцепившись в седло.
Повел спокойно Туман в сторону, по следам Голиафа и задумался. В сухом остатке имеются записи создания нового атомного оружия, составленные на понятном только Льву Никифоровичу языке, и весточка с мест лишения, адрес схемы расшифровки, об остальном мы с ним уже договорились.
Купчиково. Знакомое название, где же… точно. Вот опять судьба сама ведёт меня в нежные руки Лены. Она обмолвилась как-то, что родители её раньше там жили, и дом остался.
Варищев заорал, стоило Голиафу запрыгнуть на стог сена, фигура Павла Игоревича взметнула в воздух. Каштановые волосы встали дыбом, а руки с ногами, точно паучьи лапки заплясали в секундной невесомости.
Под Журавлева пока не капают, хорошо. Что странное, такие умы на вес золота, и оба в тюрьмах, один за мужеложство, второй за самогоноварение, вследствие нужды. Что сказать, имидж превыше гениальности.
Глава 18
ЕЛЕНА
Бабушка беспокойно постукивала пальцами, создавая нарастающий темп моему напряжению. Синхронно с ней мы посмотрели на часы, половина девятого, потом перевели взгляд на входную дверь. Совсем мне не сиделось, ходила из угла в угол, в комнатку нашу с сестрой заглядывала, да дверцами шкафов скрипела — не спряталась ли она там. Мысли мои всё мрачнее становились.
Начала подозревать всё и всех. Вот Варищев, к примеру, сегодня после свидания с Дэвидом рад был новым донесениям, вроде, как обычно, а вдруг за прищуром своим что-то замышлял. Заподозрил неладное и решил сестрой пригрозить. Плохо мне сразу стало, затошнило, села на диван, да на бабушку мельком посмотрела, и тут же пробрало меня до дрожи. Взгляд её острый, мудрый, сквозь меня, в самое нутро, подозревает, да не говорит. Ещё бы, то Сашкой два года грезила, то на свидания с Дэвидом после работы, точно на вторую устроилась.
А вдруг самой Катьке так захотело? В последнее время ребёнка подменили, одни странности в поведении.
— Не хлестали её, а стоило бы, — со зла вылетело, и на Катьку, и на себя.
Сладко стало, как представила, что по всем этажам её ремнём гнать буду. Не со зла, а с радости, что передо мной будет, значит живая. Никогда она так не задерживалась, после школы домой, и потом уже отпрашивалась.
— До Ковалёвых схожу.
— Была уже, — отозвалась я. — Витька дома, а нашей нет.
Даже Петьке Верещагину допрос устроила. С ним ведь она по автоматам бегала, а он весь побледнел, даже с губ вся кровь ушла. Хотела за ухо Петьку схватить, да как подтянуть к себе, в глаза уставиться, а тут его отец вышел, пришлось ретироваться.
— К Петьке?
— Тоже была.
Права была бабушка, нужно было искать дальше, а если и правда Варищев руку приложил, то и совсем не по одноклассникам нужно спрашивать. Прикинула в голове два варианта, милиция или прямо к Дэвиду идти, пусть что хочет просит, а сестру мне возвращает. Первый сразу отпадает, остаётся второй…
