Не прощай мне измену (СИ) - Анна Май
Кстати…
— Снимите туфли, — мой голос мне самой кажется чужим. В нём ни одной эмоции.
Алёна вздрагивает. Это первое, что она сегодня тут слышит.
— Простите что?
— Снимите туфли, — повторяю чуть громче.
Послушно скидывает на пол. В глазах — замешательство. Быстро снимаю, пока не ушло — оно идеально “сложило” образ. Не вижу в ней хищницу, скорее наоборот.
Удовлетворённо смотрю в монитор на камере, внутренне поражаясь себе: я действительно фотографирую любовницу мужа и считаю её красивой. Может быть, с санитарами Тим был не так уж неправ.
Работаем дальше под шорох наших движений и звук срабатывающего затвора. В каждой съёмке наступает момент, когда модель открывается. Профессионалы уже приходят в этом состоянии, а обычных людей нужно к нему подвести. И я жду, когда Алёна откроется, мне кажется, тогда я пойму что-то важное.
Она знает свои выгодные ракурсы и занимает классические позы. Думаю, по роду деятельности ей часто приходит позировать. Но в какой-то момент её взгляд действительно меняется — чётко ловлю это камерой и только когда прослеживаю его направление, понимаю природу искренности и восхищения, с которыми Алёна смотрит на… Тима.
В дальнем углу студии у входа в административную часть на стене висят несколько призовых работ с разных конкурсов и одна из них — Тим с нашей первой фотосессии. Алёна, как заворожённая, босиком подходит к снимку, забивая на съемку, и целую вечность рассматривает тело моего мужа, расписанное моими пальцами. Не поворачиваясь, произносит:
— Вы знаете, что я заболела Тимуром, когда увидела это фото?
Сглатываю кислоту.
— Скажете, такого не бывает?
Бывает, я тоже…
— Получается, что увидела его первый раз вашими глазами. Жизнь любит пошутить, не правда ли? — её превосходство идёт крупными трещинами, — Фонд изучает работы перспективных фотографов и мне принесли ваши. Я долго не знала, что на фото — ваш… Тимур. Там стояла фамилия Орлова. А когда узнала, что он женат, было уже поздно. Да и не изменило бы это ничего.
Сцепляет руки в замок за спиной и неловко переступает босыми ногами, будто пол стал внезапно холодным.
— Вы теперь догадываетесь, что “Лира” не случайно выбрала компанию Тимура? — поворачивается и опирается спиной на стену рядом с Тимом, опускает глаза, рассматривая пальцы на ногах. — В него невозможно не влюбиться.
Набираюсь смелости посмотреть на неё не через видоискатель. Прямо, открыто. Не знаю, что она видит в моих глазах, потому что прочищает горло и продолжает:
— Я, наверное, должна извиниться перед вами… Это я попросила отца настоять на вашем присутствии в “Агате”, но не знала, что будет так… — запинается, подбирая слово.
Что ж помогу:
— Больно?..
— Да.
Вскидывает взгляд, а потом опускает и кивает.
— Вообще, не думала, что вы согласитесь сегодня… — обводит рукой пространство.
Набирает полную грудь воздуха, словно решаясь на что-то, и снова смотрит на меня. В глазах: неуверенность, сомнение, страх.
— Серафима…
— Сима, — автоматически исправляю.
— Сима, отпустите его…
Глава 21
Кровь бросается в лицо, и щёки печёт так сильно, что я с трудом подавляю порыв прижать к ним ладони. Отворачиваюсь и насколько возможно медленно отхожу к окну. Сбегаю. Разумная Сима бьёт кулаком по тревожной кнопке — я должна идти не к окну, а к двери, но процесс уже запущен, и ответы Алёне рождаются один за другим:“Не держу”, “Если он захочет, его никто не удержит” и даже ”Не отпущу”, но отвечаю совсем другое:
— Я бы предпочла быть подальше от… ваших отношений, — голос не слушается, выходит тихо. К тому же я стою спиной и никак не могу повернуться и сказать это в глаза, потому про “отношения” приходится повторить дважды, пока слова, отражаясь от массивного стекла в окне, не долетают к Алёне. Пару раз шумно вдыхаю, пытаясь унять тошноту. В этой студии доисторические рамы — деревянные, с облупившейся краской — в сочетании с голой кирпичной кладкой откоса получается хороший фон для фото, но плохой для того, кому нужен хотя бы глоток свежего воздуха.
— Пару свиданий трудно назвать отношениями, — голос пропитан горечью. Нахожу её слабое отражение в окне, вижу, как она, окончательно потеряв броню превосходства, снова поворачивается к Тиму и продолжает с надрывом:
— Сима, вы любили когда-нибудь так, что не могли дышать?
Нет, с ним я, наоборот, дышала глубже.
— …любили так, что с ним теряли себя?
Нет, с ним я себя находила.
— …любили так, что готовы были на низкие поступки?
Нет, с ним я становилась лучше.
— …любили так, что готовы были шагнуть во тьму?
Нет, с ним мой мир становился светлее и ярче.
Эмоции в её голосе волной бьют мне в спину, закладывая уши. Тревожную кнопку замкнуло. Опираюсь бёдрами на подоконник и ерошу себе волосы пятернёй: как понять, кто из нас любит его правильно? Как ему вообще нужно, если он сейчас ни со мной и не с ней? Эта мысль так бы и носилась по кругу, если бы Алёна не продолжила:
— Он не смотрит на меня ТАК, — кивает на фото, будто я могу увидеть этот жест. Гашу порыв повернуться и возразить, что смотрит, я сама видела, но как-то странно убеждать любовницу своего мужа в том, что он её хочет.
— У меня была иллюзия, да, но в “Агате”… — судорожный выдох, — Сима, он смотрит на вас, даже когда не смотрит… Прошу, отпустите его. В крепкой семье мужчина никогда не обратит внимание на другую.
Меня скручивает. Первым спазмом от духоты и понимания, что она права. Вторым — от осознания, что я не заметила, когда наша семья перестала быть “крепкой” — была слишком счастлива. Третьим — оттого, что мне ей нечего ответить. Не признаваться же, что я понятия не имею о чём она, и вообще была уверена, что они вместе.
— А если не посмотрит? — отвечает ей чей-то голос, отдалённо похожий на мой.
Пауза. Я уже не смотрю в отражение, потому что видеть то, как она прикрывает ладонью горло, то ли в попытке защитить уязвимое место, то ли стараясь сдержать слова, показывающие её слабость, ранит не меньше, чем сами откровения.
Босыми ногами шлёпает к кулеру, наполняет пластиковый стакан на треть, выпивает и, сминая его с отвратительным хрустом, выкидывает в мусорное ведро. Вместе со стаканчиком в ведро отправились горечь, надрыв и неуверенность. Обувается возле кресла. Возвращается броня,
