Первый/последний - Тори Ру
***
С каждым днем я все яснее осознаю, насколько ущербной была моя жизнь, и как легко, всего лишь принятием одного верного решения, оказалось ее изменить. Но там, внутри разрушительных, токсичных отношений все казалось логичным, правильным и единственно возможным. Костя внушал: «Ты никогда меня не предашь...»
И я не могла предать.
Бунтовать и заявлять о своих желаниях я тоже пробовала, и тогда над головой с угрожающим свистом пролетали тарелки или книги. Костя неделями изводил меня молчанием, и я страдала от острейшего одиночества и страха перед огромным миром, в котором непременно сгину без его поддержки. Потом Костя менял гнев на милость и иногда даже извинялся, и все начиналось по новой.
Мне не с чем было сравнивать. Казалось, все люди проходят через темные и светлые полосы...
Мы взрослели, с каждым днем Костя позволял себе все больше грубости в мой адрес.
Но черту, за которой разверзся ад, он переступил после выпускного.
Костя сам выбрал для меня платье и туфли, и был удовлетворен моим внешним видом, а я сторговалась с собой на том, что мой кавалер в сером мешковатом пиджаке надежен, серьезен и импозантен. Но от разочарования хотелось разреветься.
В ресторане ко мне подошел парень из параллельного класса — новенький, не успевший до конца разобраться в школьных социальных связях, — и пригласил на танец. Естественно, я отказала, а Костя еще долго веселился:
— Правильно, золотце. Ты все верно сделала. Всегда помни, какое уродство у тебя на шее. Если какой-нибудь залетный парень это увидит, он не сдержит эмоций и обидит тебя. Только я безоговорочно тебя принимаю.
Мы вернулись домой на рассвете — ноги гудели от прогулок по ночной Москве, глаза слипались. На площадке у наших дверей Костя наклонился и загадочно прошептал мне на ушко, что теперь меня ждет сюрприз.
— Золотко, я знаю, что бываю слишком резок и буквально съедаю себя за это. Мне тоже плохо от наших ссор. Но мы приняли решение быть вместе, и я хочу, чтобы эта ночь навсегда осталась с нами. Зайдем на минутку? — он завел меня в свою темную прихожую и щелкнул выключателем. На ковролине — от порога до его комнаты — пролегла дорожка из розовых лепестков, и до меня дошло, к чему он клонит.
Он потащил меня к себе и толкнул на кровать, стянул чертово платье, с треском швов вывернулся из пиджака и сорочки и, хрипя и шумно выдыхая, принялся судорожно елозить на мне. Я превратилась в неподвижную деревянную куклу, закусила губу и закрыла глаза — их жгли слезы. От омерзения и ужаса к горлу подступала тошнота. Все вокруг твердили, что мое будущее предрешено, и оно рядом с Костей. Что он — идеальный для меня вариант...
Он развел мои ноги, навалился сверху и вдруг замешкался. Выругался, сел на край матраса и уставился в одну точку.
Я бросилась его утешать: клялась, что никому не расскажу об осечке, и мы обязательно попробуем снова, как только он отдохнет.
— Заткнись, — процедил Костя сквозь зубы, и тут же под дых прилетел чудовищный, разламывающий кости удар. Я задохнулась и развалилась на части, а когда наконец смогла глотнуть спасительный воздух, Костя как ни в чем не бывало улыбнулся и предложил попить чайку.
Я стала свидетелем его позора, несостоятельности, слабости, и он вознамерился меня уничтожить. Цеплялся к любой мелочи, раздувал дичайший скандал, а потом в ход непременно шли кулаки.
Наши матери всю неделю отдыхали на загородной даче, и мне негде было спрятаться. Вытерпев несколько экзекуций, я озверела от гнева. Решилась попросить помощи у посторонних людей, и откликнулась Кнопка...
Резко жужжит телефон, и я чертыхаюсь.
Староста Варя напоминает о встрече и диктует адрес — ее персональное внимание согревает душу и льстит. А еще приятнее становится от опьяняющей мысли, что в эти минуты Костя в одиночестве корчится от бессильной ярости.
Натягиваю облегающий черный свитер и суперкороткую юбку, обматываю шею шелковым шарфом и улыбаюсь отражению в зеркале.
Я обязательно сдержу обещание, данное Кнопке. Я буду крутой.
***
Неоспоримое преимущество маленького города — возможность не пользоваться общественным транспортом. Варя живет в двадцати минутах прогулочным шагом, в тесной трешке, расположенной на пятом этаже старой хрущевки.
Внутри квартиры полумрак, горят развешанные по стенам гирлянды, звучит громкая музыка, но ее заглушают разговоры и смех. Ребята приветливы — половину я запомнила по именам, остальные представляются заново.
Атмосфера всеобщего угара передается и мне, но в гостиной я вижу придурка Влада, и кровь отравляет досада — снизошел-таки до простых людей. Он бледен, будто готовится умереть, и не проявляет к происходящему ни малейшего интереса.
Девочки уводят меня в комнату, расспрашивают о московской школе и столичных парнях, но я не успеваю сочинить складный ответ: из темных глубин коридора появляется Макар и скалится во все тридцать два зуба. Он треплется ни о чем, угощает меня шоколадкой, но скоро извиняется и отваливает к ребятам — на балконе разгорелся нешуточный спор о футболе.
Жую шоколадку, изображаю, что вовлечена в движуху и веселье, но уже страдаю от смертельной скуки и все чаще посматриваю в телефон. Отдавив пару ног танцующим, бреду на кухню, наполняю стакан прохладной водой, дожидаюсь, когда стихнет шипение и с удовольствием пью.
За спиной раздаются шаги и короткое:
— Привет! — и последний глоток получается огромным и болезненным.
Быстро оборачиваюсь, проваливаюсь в безмятежную серебряную бездну и не могу упорядочить мысли. Я не ошиблась. Это Влад...
Он подмигивает мне, и изможденное лицо на миг светлеет:
— Ради Бога, только не посылай! Ответь всего на один вопрос: мы же знакомы, ведь так?
Эта невинная просьба режет почище лезвия. Оказывается, в тот вечер он был настолько пьян, что попросту меня не запомнил.
— Мы одногруппники, придурок! — рявкаю я, глядя в пустые серые глаза. На его лице включается милая улыбочка.
— Почему ты второй день так агришься? Я в чем-то перед тобой виноват?
Язык отнимается и прилипает к нёбу. Мне нечего сказать.
Мы примерно одного роста. От него пахнет чем-то волшебным. Темные волосы заправлены за уши, но отдельные пряди выбились и упрямо падают на лоб. Он в коротких клетчатых штанах, объемном бежевом кардигане поверх незаправленной рубашки и галстуке, удавкой болтающемся
