Обещай мне - Карли Джин

Не уверен, то ли холод, пронизывающий меня до костей, то ли невидимая тяга к ней заставляет меня продолжать задавать вопросы.

— Какое у тебя прозвище? — спрашиваю я, проводя руками по животу Огурчика, который счастливо раскинулся на спине.

— Я — Кексик, мой брат — Маффин, а мама была Пудинг, — говорит она мне, и в конце ее голос становится тихим.

Я не упустил то, что она сказала про свою маму в прошедшем времени.

— Твои родители разведены? — тихо спрашиваю я, не сводя с нее взгляда, когда сажусь рядом. Не настолько близко, чтобы мы соприкасались, но достаточно, чтобы я почувствовал ее запах.

Лайм и кокос — освежающий и одновременно успокаивающий.

Не знаю, почему я сел, но стоять над ней во время этого разговора как-то неправильно. Ее глаза возвращаются к моим, и эти зелено-голубые радужки бегают туда-сюда в нерешительности. Я не виню ее, я ничего не рассказывал ей о себе, но расспрашиваю ее, как будто это чертово интервью.

Аврора склоняет голову набок. Мы никогда раньше не были так близко. Между нами всегда стоит стол, и мы никогда не уходим после занятия вместе, за исключением первого. Я намеренно держу дистанцию и долго вожусь с ноутбуком, чтобы избежать этого.

— Мне было десять лет, была сильная метель, — Аврора делает паузу, и на ее лице отражается боль.

Внезапное сжатие в груди от ее ощутимой боли удивляет меня.

Что происходит?

— Другой водитель потерял управление и забрал у меня мою лучшую подругу.

Господи. Я даже не могу представить, что потеряю маму. От одной этой мысли у меня все тело болит от тоски.

— Я прихожу сюда в свой день рождения, потому что мы постоянно ходили вместе в походы. Так я чувствую себя ближе к ней, — заканчивает она с грустной, но улыбкой на губах.

Я даже не знаю, что ответить, но это меняет мое отношение к ней. Мне хочется знать больше, продолжать узнавать о том, что делает ее такой, какая она есть.

— Мне очень жаль, Аврора, должно быть, это было тяжело, — говорю я, мой тон мягкий, а рука чешется, чтобы взять ее за руку.

Ну, это что-то новенькое.

Она обхватывает себя руками.

— Было. Она — моя мотивация. Я планирую попасть на Олимпиаду ради нее, чтобы исполнить мечту, которую она так и не смогла осуществить.

Я вновь восхищаюсь ее силой, потому что не думаю, что смог бы так же. Исполнение мечты ее мамы должно приносить в ее жизнь определенную тяжесть, даже если в то же время она получает от этого удовольствие. Это также объясняет, почему для нее так важно восстановить свою успеваемость, сохранить место в составе волейбольной команды и попасть в сборную США.

Кусочки начинают складываться в единое целое, но некоторых все еще не хватает. Мне все больше и больше хочется их раскрыть.

— Ты сможешь. Если у кого-то и получится, так это у тебя, — я не знаю, почему сказал это, но что сделано, то сделано. Тут уже ничего не поделаешь.

Аврора наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня, на ее губах играет улыбка.

— Спасибо.

Наши глаза задерживаются друг на друге, и происходит нечто странное. Пейзаж начинает тускнеть, зелень деревьев становится не такой яркой, журчание пруда затихает. Я чувствую, как мое сердце бьется в груди сильнее, чем когда-либо прежде. Губы пересохли, горло сжалось.

Что, черт возьми, происходит?

Огурчик прерывает наш транс своим лаем, требуя внимания. Аврора первая приходит в себя, наклоняясь вперед, чтобы немного приласкать собаку.

— Тебе не обязательно оставаться. Ты можешь продолжить свою прогулку, — предлагает она.

Мне не нравится, как это звучит, поэтому я честно ей признаюсь:

— Вообще-то я пришел сюда, чтобы очистить свой разум, но могу уйти, если ты хочешь побыть одна.

Она на мгновение задумывается, ее губы кривятся.

— Ты можешь остаться при двух условиях.

— Каких? — говорю я, махнув рукой перед собой, чтобы она продолжала.

Ее тело сдвигается на бревне, чтобы наклониться ко мне.

— Во-первых, ты должен рассказать мне кое-что о себе…

— Мне нравится зеленый цвет? — я впервые улыбаюсь, не полностью, но это неплохое начало.

Аврора замирает, ее нижняя губа отрывается от верхней. Глаза расширились от удивления, как будто она только что впервые увидела фейерверк.

— Это улыбка, Филдс? Ты только что выполнил второе условие.

Я снова улыбаюсь в ответ на ее вопрос, потому что должен был знать, что она умна и в конце концов поймет, что я никогда не улыбался рядом с ней. Это было трудно, и я от этого порядком устал.

— Эй, я также выполнил и первое условие, — напомнил я ей.

Она сморщила нос от моих слов.

— Что-то стоящее, Филдс. Это не обязательно должно быть что-то глубокое на уровне дневника.

Почему я вообще на это ведусь, ума не приложу, но я учусь хоть раз в жизни переставать сомневаться в своем сердце и прислушиваться к нему.

Я делаю глубокий вдох, успокаивая свои эмоции перед тем, что мне предстоит рассказать ей. Желая быть таким же открытым, как она со мной, я рассказываю ей то, что знает только Финн.

— Мне двадцать пять лет, и я все еще учусь в университете, потому что откладывал поступление, чтобы поддержать маму после того, как отец сел в тюрьму.

У Авроры перехватывает дыхание.

— Кэм… ты не должен был…

Я заметил, что она впервые назвала меня Кэм, и хотя мне нравится, что она называет меня Филдс, это звучит как-то по-другому. Теплее.

— Я хочу, — это все, что я говорю, а затем продолжаю, потому что по какой-то причине слова не хотят прекращать литься из моего рта. — Мой отец был жестоким и много пил, поэтому я никогда не пью.

Рука Авроры в перчатке ложится поверх моей, и, несмотря на то, что между нами множество слоев одежды, я всем телом ощущаю тяжесть ее руки.

— Он… он когда-нибудь причинял тебе боль? — спрашивает она, ее голос тихий.

Я качаю головой.

— Нет, но я бы хотел, чтобы он сделал это вместо того, чтобы срывать злость на моей маме. Я никогда не прощу себе, что не позвал на помощь раньше, но нам нужны были его деньги, чтобы заботиться о моей сестре — Лексе. У нее заболевание, требующее тщательного наблюдения. Я никогда не шел против него, потому что боялся, что моя сестра не получит должного ухода, а Лекса слишком боялась оставаться одна, когда у него случались приступы.

— Это была