Солнечный ветер - Марина Светлая
— Это не телефонный разговор. Мы можем встретиться?
— Где? В Рудославе? — опешила Милана.
— Почему в Рудославе? — точно так же тупил и он, допустив небольшую паузу, а после выдал: — Нет, я в Кловске. Могу приехать куда тебе удобно или… ты ко мне в офис?
— Это где ты генеральный директор? — хмыкнула она.
— Угу.
— Ну хорошо. Скинь мне адрес, я приеду, когда будет время.
— Сейчас занята?
— Да.
— Понял, буду ждать. В любое время приезжай, это очень важно.
— Хорошо, — сказала напоследок Милана, отключилась и наткнулась на глаза Давида, в которых явно читался вопрос. — Это по наследству. Какая-то новая информация.
— Нужна помощь?
— Нет, спасибо. У отца был хороший адвокат, ты же знаешь, — отказалась Милана и глянула на часы. В тот же момент телефон хлипнул входящей эсэмэской — Назар прислал адрес. Шустро! — Я пойду, еще дела есть.
На том они и распрощались. Давид снова попросил подумать про Испанию, а Милана готова была пообещать что угодно, лишь бы остаться, наконец, наедине с собой и упорядочить мысли и чувства, главным из которых оказалась злость. Она ужасно злилась на Назара, до зуда в кончиках пальцев — так ей хотелось вцепиться ногтями в морду обнаглевшего неандертальца.
Явиться через четырнадцать лет и ждать, что она немедленно примчится к нему только потому, что он собрался что-то рассказать про какой-то там кусок земли в его ненаглядном селе?
Да что он о себе возомнил!
Но гораздо сильнее Милану задело его твердое, отсекающее любые варианты «Мы были знакомы». Он так к этому относится? Всего лишь — были знакомы?! Она пыталась сосредоточиться на дороге, сжимая руль с такой силой, что кольца больно впивались в кожу, но чертовы пробки раз за разом давали время, чтобы вопросы роились в ее голове назойливыми мотыльками. Где же были ее глаза? Как она додумалась, что у лесного человека может быть что-то еще, кроме инстинктов? И после этого он пытается ее убедить, что какие-то там сведения в ее интересах. Ей давно не двадцать лет, чтобы верить в очередные сказки.
В таком взвинченном состоянии Милана проносилась столичными улицами на грани соблюдения правил, но едва она переступила порог квартиры, как настроение ее изменилось. Она всегда чувствовала себя дома защищенной от всех невзгод. Здесь была Павлуша, беззаветно любившая ее и Даньку. Здесь был Грыць, метавшийся пушистым комком у нее в ногах, едва она выпускала его из вольера. И конечно же здесь был Данька, о существовании которого она не жалела ни мгновения. А сейчас безумно скучала, сдерживая себя, чтобы не звонить ему каждый час. Вечером он обязательно позвонит сам. Иногда их разговоры бывали короткими, а иногда он весело и подробно рассказывал обо всем, чем был занят днем. Ему нравилось в лагере, он, как всегда, завел себе там кучу новых знакомых и искал новые хобби. В этот раз увлекся гитарой…
После душа и вкусного обеда, которым ее накормила Павлуша, Милана почти успокоилась. К Назару она решила ехать на следующий день после обеда, как-никак она была истинной девочкой и не могла явиться к бывшему на глаза через столько лет неподготовленной внешне и внутренне, а для этого ей нужно время.
Устроившись на диване, она упорно заставляла себя не думать о предстоящей встрече и, в качестве отвлекающего маневра, просматривала план съемок, который накануне прислало ей агентство. Под боком громко хрустел виноградинами Грыць. Но, видимо, Вселенная в этот день была не на ее стороне.
Как иначе чем подставой от этой самой Вселенной расценивать неожиданный, не к месту звонок матери, которая очень старалась ее не слишком обременять, не докучать, не нервировать. Потому и ходила тише воды, ниже травы, чтобы не испортить ничем то хрупкое и ломкое, как стекло, что потихоньку они восстанавливали после бесконечной прорвы прошедших лет.
Но экран высветил короткое слово «Мама». А из динамика прозвучал мамин напряженный голос, когда Милана приняла звонок.
- Привет, прости, что тревожу. Я тебя не отвлекаю?
— Да нет, — вяло отозвалась Милана и, не желая обидеть мать на ровном месте, спросила в свою очередь: — Все в порядке?
— Н-не знаю, родная, — как-то неуверенно проговорила Наталья Викторовна.
Признаться, она с самого момента встречи с Назаром Шамраем не находила себе места, терзаясь мыслью, не сделала ли глупость, дав ему номер телефона дочери. У них и без того отношения были довольно прохладные, и она отдавала себе отчет, что Милана скорее принимает для себя необходимость общаться, и делает тем самым ей одолжение после всего, что они с отцом натворили с ее жизнью. И, кроме того, Наталья Викторовна прекрасно понимала, что Милана ей ничего не должна. Она не была немощной старухой, в уходе не нуждалась, в заботе — тоже. Муж оставил ей особняк и приличную сумму на счету, а то, что бизнес и все абсолютно активы завещал дочери — так Наталье Викторовне этого всего было и не нужно. Она ведь тоже сознавала, что так он пытался искупить. Насколько мог — искупить. То, что Милана им обоим не простила, что не простили самим себе: того, что ни разу не видели внука, да и не хотели его, считали ошибкой, пока не поняли, что другого не будет.
Как же Наталья Викторовна корила себя! Как изводилась! Только познакомившись с Даней, она впервые осознала чудовищность их решений в ту пору. Как это Данила может быть ошибкой, когда он… когда он вот такой? Особенный. Самый замечательный на земле мальчишка! Вылитая Миланка и так похож на своего деда одновременно.
«В мадьярскую бабку», — слышала она Сашин усмехающийся голос в голове каждый раз, когда открыто смотрела на внука.
Так как же ей было не сказать Назару их номер? И вместе с тем — как можно было сказать?
Потому сейчас ей ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и признаться, разом обрубая все сомнения и терзания:
— Я познакомилась с Назаром.
— Ух ты, — выдохнула Милана, про себя отметив приличный такой вираж, с которого Шамрай снова влез
