По доброй воле - Слава Доронина
– Я получу тот классный укол, который ты делал мне пару дней назад?
– С моей стороны будет жестоко на несколько часов оставить тебя в предыстеричном состоянии. Ну и быть в Москве мне крайне необходимо. Так что да, получишь. Но меньшую дозировку.
– Спасибо. – Я откидываюсь обратно.
А Шахов не такой уж и бессердечный и закрытый, каким иной раз хочет казаться. Но вот эти встречи на незнакомой территории и его странное поведение… Сегодня же дочитаю книгу и узнаю, чем там закончилось дело. Или завтра, если во время полета буду в полувялом состоянии.
Через полчаса приезжает машина. Григорий делает мне укол, и мы покидаем номер. Всю дорогу Шахов опять проводит за телефоном, а я ловлю ощущение покоя и безмятежности. Блокирую любые мысли насчет него и этой кратковременной поездки, в глубине души желая, чтобы она повторилась.
В самолете нападает дремота. Голова кружится и плывет. Чувствую, что стюардесса накрывает меня пледом, слышу, как она принимает у Шахова заказ. Мысли тягучие, словно мед.
Все-таки спрошу у своего психолога про эти препараты. Подсаживаться на такое, конечно, не хочется, но хотя бы можно будет куда-то летать. Особенно вместе с Григорием.
Москва встречает пасмурным небом и дождем. На улице холодно. Словно за два дня лето кончилось и наступила сырая, промозглая осень.
У здания аэропорта нас ожидают две машины.
– Мы на разных поедем? – догадываюсь я.
– Мне нужно на объект, где произошел пожар, потом заеду к следователю. Предстоит много работы и контактов. Я напишу, где и когда будет новая встреча.
Судя по хмурому выражению лица Григория, не возьмусь утверждать, что она будет в этой жизни.
После возвращения домой, два следующих дня я чувствую себя подавленной из-за укола. Мучают сильнейшая головная боль, тошнота, апатия. Волей-неволей приходится писать психологу и спрашивать, что мне сделать, чтобы вернуться в рабочее состояние. Она отвечает, что подобных побочек от такой дозировки быть не может. Уточняет, принимаю ли я другие препараты, и рекомендует сдать анализы, в том числе на гормоны, которые в последнее время шалят, а также сходить к гинекологу.
Года два или три назад месячные шли каждые четырнадцать дней, был гормональный сбой. Не хочу, чтобы это повторилось, но симптомы похожи. Да и кровь на белье в середине цикла говорит о проблемах.
До конца недели настолько погружаюсь в насущные заботы и беготню по врачам, что почти не думаю о Шахове. По крайней мере, мне так кажется. Но стоит получить от него сообщение, как сердце делает кульбит и начинает отчаянно стучать, грозя проломить ребра. А потом, когда я открываю текст и фото, – шмякается вниз и чудом не разбивается.
«Тебе отставка», – написано под снимком какой-то женщины, внешность которой сложно разобрать. Сфотографирована лишь половина лица. На заднем фоне номер отеля и почти раздетый Григорий, его мощный, крепкий торс. В том, что это отель, я не сомневаюсь: в квартире у Шахова другая обстановка и много темных тонов. Снимок сделан в движении, очертания размыты, но в том, что это Шахов, сомнений никаких. Да и сообщение пришло с его телефона.
В первую минуту становится мерзко. А потом – больно. В памяти всплывают слова Григория, что я его постоянная любовница. Но это не означает, что единственная.
Жаль, нельзя зашить свою вагину, перед этим вымыв там все. И ведь он спал со мной без защиты…
Когда эмоции утихают, приходит мысль, что это все может быть постановкой. Где гарантии, что это не старое фото?
Но какой смысл Шахову держать подобные снимки в галерее? Неужели кто-то еще имеет доступ к его телефону? Значит, с этим кем-то отношения ближе, чем со мной? Ничего не понимаю… А самое главное – не хочу знать. Особенно – встречаться с Григорием и опускаться до унизительных расспросов, сколько у него любовниц и какая я по счету.
Глава 14
В офис я захожу в начале восьмого – после того как посетила врача. В коридорах пусто и темно. На улице с самого утра зарядил дождь. Желание вернуться домой и забраться под одеяло лишь усиливается, когда вспоминаю о пирожках, которые бабушка испекла накануне. Может, и впрямь поехать домой? Давно мечтала о выходном. Но потом я думаю о куче бумаг и встрече с архитектором и понимаю, что нет, не вариант. Не могу сегодня так поступить.
– Доброе утро, вы сегодня рано, – встречает Света в приемной.
– Доброе утро. Как обычно вроде, – пожимаю я плечом и забираю документы на проверку. – Как Артёмова появится, пусть зайдет, – отдаю распоряжение.
– А она уже на месте, – отвечает Света.
Даже удивляюсь немного. Не типично для Нины столь раннее появление на работе.
– У Нины Венедиктовны суд в десять. Она заехала за документами. Сейчас передам вашу просьбу. Кофе? – предлагает Света.
– Да, спасибо. И Нине тогда тоже.
Зайдя в кабинет, я иду прямиком к креслу. Три дня прошло с того сообщения от Шахова, то есть от его любовницы. Без понятия, объявлялась ли она или он еще, потому что отправила Григория в черный список. И теперь не знаю, как дальше вести с Шаховым бизнес.
Сначала я хотела и водителя игнорировать, взяв свой автомобиль, но позавчера заметила человека Монастырского, когда выходила из клиники, где проверяю здоровье. Возможно, это было простым совпадением, но, когда представила, что те отморозки снова будут давить на меня или появятся в стенах офиса, сделалось еще хуже, нежели от мысли, что мной попользовались и выкинули.
– А вот и я. Говори, что хочешь обсудить, я ограничена во времени. Если через пятнадцать минут не буду в машине, то попаду в пробку и опоздаю на слушание.
– На какой мы стадии? – интересуюсь.
Нина недовольно смотрит на меня:
– Я с кем вчера все утро распиналась? Мы почти три месяца ждали этого заседания, я собрала тонну бумаг, убила кучу нервов. Надеюсь, сегодня все решится.
– А если нет?
Разговор прерывают: Света приносит кофе.
– Нам нужны эти суммы, – продолжаю, как только секретарь покидает мой кабинет.
– Без «нет». Решится, – заверяет Нина. – Если у тебя нет боевого настроя, то не порть его другим.
– И все-таки. Ты план Б предусмотрела?
– Я сегодня выиграю это дело. Но даже если вдруг заседание отложат, то на следующем решение будет в нашу пользу. А вообще, до него не дойдет. Все стороны вышли на мировое соглашение. Я не берусь за проигрышные дела.
– Хорошо. – Открываю папку и начинаю листать документы. – У меня все. Можешь идти.
– Ты ради этого меня позвала? Дай хоть кофе теперь допить, – показывает Нина на чашки, которые стоят на столе.
– Да, – спокойно отвечаю я. – Пей, конечно.
– А что с настроением? Почему такая подавленная?
– Из-за погоды. Ну и еще рано встала.
– Точно? – Подруга делает глоток, не сводя с меня внимательного взгляда.
– Точнее не бывает.
Самообладание уже на ниточке. Едва держу в себе возмущение, что это с подачи Нины Шахов взял меня в любовницы. Только обвинять других людей в собственных ошибках как минимум глупо. Может, встреча с Григорием и по наводке подруги произошла, но все остальное я позволила ему сама. Правда воображение в тот момент не рисовало столь убогие и мерзкие картинки, что этот козлина меняет женщин как перчатки. Ну и Миша мне не изменял.
Не думала, что так заденет ситуация с Шаховым. Мы ведь, в принципе, чужие друг другу люди.
– Ясно, – хмыкает Нина. – Если вдруг захочешь поговорить, то я всегда к твоим услугам. В любое время дня и ночи.
– Хорошо, – киваю я и тоже тянусь к кофе.
Хотя, пожалуй, впредь воздержусь от помощи подруги.
Пару минут мы обсуждаем планы на неделю, после чего Артёмова уходит, а я погружаюсь в работу. Через два с небольшим часа получаю новость от Нины, что дело выиграно и теперь нужно ждать, когда решение суда вступит в силу.
Это хорошо. Очень. Лишние деньги компании не помешают. У меня даже настроение поднимается. До вечера на энтузиазме успеваю переделать кучу дел, а потом иду на вопиющий шаг: вместо того чтобы поехать домой с водителем Шахова, вызываю такси и отправляюсь в свое любимое кафе, мысленно прося прощение у бабушкиных пирожков.
Телефон заливается знакомой мелодией, когда я впиваюсь зубами в сочный стейк из семги. Бабушка словно почувствовала «предательство».
– Да, бабуль, – прожевав, отвечаю.
– Ася, я звоню узнать, ты когда будешь дома?
Вроде ничего плохого в этом вопросе и нет, но я тут же настораживаюсь, потому что бабуля редко звонит по такому поводу. Если только ей не становится совсем плохо. Но даже в этом случае она
