Только когда мы вдвоем - Хлоя Лиезе
Я чувствую на себе взгляд Эйдена, так что пожимаю плечами и смотрю на тропу. После этого Эйден какое-то время ничего не говорит, пока мы преодолеваем вторую половину дистанции.
Я наслаждаюсь мирной тишиной нашей пробежки, что может прозвучать странно, но когда ты глухой, как я, ты всё равно слышишь звуки, просто этого недостаточно. Всё безумно тихое, как будто металлическое, искажённое. Иногда мне хочется вообще ничего не слышать, чтобы не сталкиваться с постоянным напоминанием о том, что мне недоступно.
Хотя я всегда был тихим, я никогда не думал, что буду наслаждаться тишиной так, как сейчас. Тишина — это облегчение, передышка от постоянных пыток, где ты напрягаешься и пытаешься уловить хоть кусочек различимых звуков.
Эта тишина не длится долго.
— Вы с Саттер продвинулись с планом своего проекта? — спрашивает Эйден, как только мы плюхаемся на траву в конце тропы и начинаем делать растяжку для ног.
Я качаю головой, затем достаю и печатаю: «Я только-только снова начал разговаривать с тобой после того, как ты поставил нас в пару. Ты реально хочешь опять поднимать эту тему?»
Эйден смеётся, и его светло-голубые глаза блестят от извращённого веселья. Мне пришлось очень сильно сдерживаться, чтобы не придушить его на первом семейном ужине после того, как он назначил нас напарниками.
— Она чинит тебе проблемы из-за невозможности нормально общаться?
Я медлю, стиснув зубы и разблокировав телефон. «Нет. Она немного знает язык жестов, — печатаю я. — Говорит медленно и отчётливо. Не ведёт себя так, будто я рушу всю её жизнь тем, что она оказалась в паре с глухим чуваком».
— Ну, с моей точки зрения это большой плюс в её пользу. Она ведёт себя так, как должны вести себя все люди, но многие так не делают.
Его посыл угождает прямо в цель, прямо в центр моей грудной клетки. Я понимаю, что он хочет сказать. «Видишь? Она не презирает тебя и не отказывается от тебя из-за того, каким ты теперь стал».
Эйден выпрямляется, затем принимается за растяжку другой ноги.
— Ты мог бы надеть слуховой аппарат. Поговорить с ней немножко…
Я закатываю глаза и убираю телефон. Разговор окончен.
Хлопок по земле привлекает моё внимание. Когда я поднимаю взгляд, лицо Эйдена напряжено.
— Райдер, почему ты до сих пор делаешь это? Почему ты отказался от слухового аппарата, бросил ходить к логопеду…
Я рассекаю рукой воздух. «Довольно».
— Ты такой упёртый!
Я хватаю телефон, и от злости моё дыхание превращается в отрывистое болезненное пыхтение, пока я печатаю. «Ты понятия не имеешь, каково это. Слуховой аппарат делает всё только хуже. Громкое становится ещё громче, а тихое всё равно не разобрать. И я до сих пор не могу найти звучание своего голоса».
— Рай…
Я встаю, подняв ладонь, и печатаю одной рукой: «Оставь эту тему, иначе я брошу твой курс».
— Так, погоди минутку, — Эйден вскакивает с травы. — Тебе нужен этот курс.
Я киваю. «Но мне нужнее, чтобы ты оставил меня в покое насчёт этого», — пишу я.
Его плечи опускаются, когда он читает моё сообщение, затем встречается со мной взглядом.
— Ладно, дружище. Прости.
«Спасибо», — с издёвкой жестикулирую я, хлопнув себя по другой ладони.
Я удивляю себя этим, поскольку я редко использую язык жестов. Жесты — это язык, который устроен иначе, чем словесная беседа. Когда я понял, что оглох окончательно, то идея изучения нового языка казалась слишком ошеломляющей, особенно когда не с кем практиковаться. Я купил книгу, посмотрел кое-какие видео. Немного научился на случай, если случайно наткнусь на такого же глухого.
Так что когда Уилла жестом показала «прости», я ухватился за возможность при следующей нашей встрече. Она поняла мой корявый жест, говоривший, что её еда пахла просто изумительно, бл*дь, и от этого в моей груди заворочалось что-то тёплое. Мне нравилось смотреть ей в глаза при общении, а не пялиться в телефон, дожидаясь, когда она отвернётся и прочтёт мои слова. Это казалось более близким, более интимным.
Интимным? Какого хера, Райдер?
Я качаю головой и молча иду с Эйденом к машине. Должно быть, у меня голова кружится после пробежки. Мы с Уиллой партнёры по проекту, и пусть у нас есть кое-что общее (упрямство, футбольное прошлое, любовь к креветкам в чесночном соусе), но на этом всё. Мы скорее выковыряем друг другу глаза, нежели перейдём к интиму.
Похлопывание по плечу отвлекает меня от моих мыслей.
— Хочешь сходить на её игру? — спрашивает Эйден.
«С ума сошёл?» — отвечаю я одними губами.
— Наверное, — он пожимает плечами. — Такое чувство, будто это меньшее, что мы можем делать после того, как едва не сорвали ей допуск к игре…
Я шлёпаю его по руке. «Мы? — погрозив пальцем, я печатаю одной рукой. — Оооооо, нет. Это всё ты».
Эйден читает сообщение, затем улыбается.
— Признайся. Тебе нравится её подначивать, даже если изначально ты этого не планировал. Но вот в чём прикол — такой подход не поспособствует командной работе на протяжении семестра, так что это может быть твоим предложением мира. Тебе стоит пойти и показать своей напарнице, что ты не полный засранец. Всего лишь на 50 %.
Я пихаю его, отчего он врезается в бок своей машины. Но я и не отвечаю отказом.
* * *
На стадионе поразительно громко. Мне стоило ожидать этого. Я по глупости представил, что на матч по женскому футболу придёт так же мало людей, как это было в моём детстве. С моральной точки зрения я рад, что ошибся. Но вот мои уши заставляют меня содрогаться.
Трибуны набиты членами семей, студентами и просто местными жителями. В рядах виднеются плакаты, и проклятые вувузелы ревут со всех углов стадиона. Уже сумерки, и в воздухе появляется лёгкая прохлада, так сильно напоминающая мне об осени в Вашингтоне, что это почти вызывает улыбку.
Я бы соврал, если бы сказал, что это не порождает ощущение, будто кто-то вспорол мне живот, схватил внутренности в кулак и вытащил наружу. Я чувствую себя пустым и чужим. Мне неправильно находиться по эту сторону забора. Мне место на поле, я же надёжный защитник в задней части поля. Я не должен сидеть на жопе ровно,
