Сначала повзрослей - Маша Малиновская
— Может, потом? — спрашиваю негромко, но она делает вид, будто намёка не замечает.
У меня стояк с самого утра и не падает толком. Душ холодный с утра что-то ненадолго помог.
Да, действительно давно я к Катюхе не заезжал.
— Я хочу сейчас, — поворачивается с двумя чашками в руках и выгибает бровь. — Кофе.
Выделывается, коза.
Плавно дойдя до стола, виляя бёдрами, Катя мягко опускается на стул и так же медленно подносит чашку к губам, чтобы сделать глоток.
Ладно.
Беру свою чашку и за два глотка осушаю. Ставлю на стол и смотрю на неё в упор.
— Я всё.
— А я ещё нет, — жеманно ведёт плечом, и халат будто сам по себе сползает.
— Катя.
Она поднимает глаза и хлопает ресницами. Катя никогда так не делает, но сейчас решила побаловаться, а у меня вдруг словно вспышка перед глазами — другие, чистые, светло-голубые. Смотрят с таким доверием, которое я бы сам себе не позволил.
Дурость какая-то. Девчонка совсем мелкая. Просто вспомнилось, видимо.
Встаю и сдёргиваю ойкнувшую Катерину со стула, забрасываю на плечо и тащу в спальню. Аж в пояснице потрескивает — так трахаться хочется.
— Обалдел! — верещит Катька и лупит меня кулаками по спине, пока не сбрасываю её на постель и не стаскиваю этот херов халат.
Отбрасываю тряпку в сторону и нависаю над нею.
— Соскучился, да? — ухмыляется, когда раздвигаю ей ноги и прижимаю ладонь к промежности.
Горячая. Чего тогда выпендриваться, раз у самой там всё пылает? Я прям в моменте чувствую, как тонкая ткань трусов промокает.
Катя засовывает себе в рот два пальца, неглубоко, только первые фаланги, и начинает их немного посасывать.
Это возбуждает донельзя.
— Однозначно, — отрезаю, стягивая с неё трусы.
Широко раздвигаю её ноги и смотрю между ними. От вида набухшей, поблёскивающей от влаги женской плоти, вся кровь бросается в пах, вызывая жёсткий стояк.
— Сними трусы, я хочу тебя видеть, — просит Катя.
Меня уговаривать не надо. Избавившись от белья, сжимаю ствол в ладони и несколько раз прохожусь по нему вверх и вниз.
— Возьмёшь? — во рту сохнет, даже сглотнуть больно.
— А ты мне что? — дразнит, неспешно вставая на кровати на колени и опуская бретельки лифчика.
— А я потом… если хочешь.
— Посмотрим на твоё поведение, — убирает мои руки и обхватывает тонкими пальцами с длинными ногтями мой член.
Ох.
Резко выдыхаю с хрипом, когда головка члена оказывается у неё во рту. Катя сначала мягко играет языком, но знает, что я люблю, когда засасывает посильнее, потому долго не развлекается, и уже спустя несколько секунд начинает сосать. Сильно, плотно, глубоко.
Охуенно так.
Минет Катя делать умеет, да. Ей это дело тоже нравится. Но и ответные ласки не игнорирует. А чего бы и не ответить на такие старания? Секс ведь дело обоюдное, а тупая долбёжка в женское тело, будь то хоть влагалище, хоть рот, мне не сильно интересна.
— Глубже, Катенька, глубже, бл*ть.
И Катерина делает, как попросил.
Я зарываюсь пальцами в её роскошные волосы, кайфуя. А потом зачем-то открываю глаза.
И снова простреливает. Снова эти глазищи, эти волны по плечам — естественные, не коцанные стилистами всякими. Голос-звоночек.
Да живо так простреливает. Ярко вспыхивает, что меня аж волной кроет. И я кончаю. Катьке прямо в рот, чего она совершенно не любит.
— Булавин, ты офигел? — она вынужденно сглатывает, а потом смотрит сердито.
— Прости, Катюха, — голос хрипит. — Прости, правда, задумался.
— О чём это? Обо мне? — снова фирменно бровь поднимает, а взгляд смягчается.
— О тебе, конечно.
Не совсем.
И это плохо. Нездорово же.
Мне нужно срочно это как-то перебить, чтобы не заякорилось. Затереть это ощущение. Вчерашнего её взгляда хватило, когда она меня увидела.
Я дебил просто. Привык дома голым ходить, забыл как-то совершенно, что у меня в квартире девчонка молоденькая. Выперся из ванной, а она тут как тут. Зависла, замерла, остолбенела. Глазищи распахнула свои круглые.
Напомнить пришлось, чтобы спать топала.
А самого знобило потом какого-то хрена. Дважды курить ходил, прежде чем уснуть получилось.
— Так, сюда иди, — становлюсь на кровать на колени и подтягиваю Катьку за задницу поближе. — Сейчас буду извиняться.
Она хихикает и прогибается в спине. В меру раскрепощённая, где нужно развратная. Идеальная для меня в сексе, да. С такой легко в нужное русло мысли направить.
Ну или вообще… нафиг эти мысли. Только непонятки наводят. А я люблю, когда всё просто и понятно. Без загонов.
16
Евгения
Таня просто сидит и смотрит на меня расширенными глазами, не моргая. Мне кажется, она даже пытается внимательно рассмотреть мои зрачки на предмет ненормального расширения.
— Офигеть, — наконец выдыхает. — Просто офигеть, Жень… Даже не знаю, как и прокомментировать.
После пар мы с ней пошли в парк за колледжем. Погода сегодня тихая, даже достаточно тёплая. Высокие деревья тихо шуршат ярко-жёлтой листвой. После ночного дождя пахнет сыростью, а лавочки мокрые, поэтому мы расположились на сейчас пустующих детских качелях с пластиковыми сиденьями.
— Женя, я бы никогда не подумала, что Руслан такой… такой мудак, — качает головой подруга. — Он же… ухаживал за тобой. Шоколадом угощал, кофе. В колледж отвозил нас обеих пару раз. Эсэмэски там всякие слал со смайликами. Может, он ничего такого и не хотел? Хотя нет, как тут ошибиться-то…
Делая окончательный вывод, Таня вздрагивает и растирает ладонями плечи, хмурится, прежде чем спросить:
— Жень, ну а тебе вот не страшно сейчас жить у малознакомого мужика? Ну а вдруг он сделает с тобой что-то… ну, знаешь, не сильно далёкое от того, что хотели эти уроды?
— Нет, что ты, — присаживаюсь на соседнюю качелю и отталкиваюсь ногой. — Герман Васильевич совсем не такой, Тань. Он… знаешь… он…
Надежный. Безопасный. Сильный. Смелый.
Внезапно я краснею. Чувствую это, как тепло накатывает, распаляя кожу под внимательным взглядом подруги. Сказать всё, что в голове толчётся не могу. Почему и сама не понимаю.
— Слушай, — осторожно говорит она, — этот Герман Васильевич тебе что, нравится?
— Ну в смысле нравится? — ковыряю носком кроссовка мокрый песок под качелей. — Он хороший.
— Ты понимаешь, о чём я, Жень. В смысле как мужчина.
— Ну тоже скажешь, — встаю с качели и рывком застёгиваю куртку. — Он взрослый, Тань.
— Так и ты не ребёнок уже.
— Да ну тебя. Ему лет тридцать пять, вообще-то.
— Да чего только не бывает.
Засовываю руки в карманы куртки и, насупившись, отворачиваюсь. Что это она такое говорит? Зачем? Что за намёки?
— Жень,
