Три секунды до - Ксения Ладунка
* * *
В квартире у Тома уютно. Красиво. Тепло и спокойно. Я слоняюсь по ней уже который час, сижу в телефоне, листаю «ТикТок» и «Инстаграм»[4]. Мое экранное время возросло до тринадцати часов в сутки. Мне хочется застрелиться.
Мысли тягучей жвачкой обволакивают мозг. Кажется, еще вот-вот, и мои мозги вытекут через уши, после очередной просмотренной фотографии со счастливыми и успешными людьми. Я откладываю телефон и втягиваю сопли, чувствую себя больной. Наверное, простудилась, пока сидела в полиции. Но спустя час или два я понимаю: все не так просто.
Начинает раскалываться голова и становится сложно дышать, я резко проваливаюсь в лихорадочный бред. Мозг работает с неистовой силой. В мыслях плывут странные обрывки воспоминаний из детства. Кадр: родители улыбаются и смеются. Кадр: папа целует маму, когда-то очень давно, словно я вообще себе это придумала. Кадр: наш старый дом в Джинглтауне, в котором мы жили до того, как переехали в самый богатый район Окленда. Кадр: я, самолет, куча людей, мать, отец, Том и «Нитл Граспер», отправляющиеся колесить по всему свету. Кадр: Европа, с ее уютными, меленькими, старыми городами. Кадр: Азия, кишащая людьми, небоскребами и инновациями. Кадр: жаркая, одновременно дикая и современная Австралия.
Я прихожу в себя от того, что глаза режет свет. Уже вечер, я включила лампы давно, но сейчас смотреть на них стало невыносимо больно. По глазам будто проходятся лезвием. Я покрываюсь испариной.
Что со мной, не понимаю. Хочется взвыть. Сажусь на диване, обхватив колени руками. Тело трясется крупной дрожью. Собственные руки кажутся желтыми палками, воткнутыми в плечи. Я вдруг замечаю, что зубы стучат, а челюсть сводит от боли. Господи, что происходит?
Я не понимаю, что делать, как вдруг… на ум приходят наркотики, и все становится понятно. Мне нужно обдолбаться. Только это поможет. Я готова на что угодно, лишь бы сделать это как можно скорее.
Мысль об этом придает сил. Я поднимаюсь с дивана, хватаю телефон. От резких движений начинает тошнить. Неважно. Вырвет – хорошо, не вырвет – тоже неплохо. Я ползу до коридора, по дороге выключая лампы, в темноте копаюсь по курткам Тома в поиске ключей. Есть! Я сжимаю их в руке, ужасаясь тому, как все кружится перед глазами.
Натягиваю обувь и уже собираюсь выходить, как вдруг дверь открывается, и на пороге появляется Том. Из коридора на меня бьет свет.
– Ай! – вскрикиваю я и отворачиваюсь.
– Ты чего? – спрашивает он и заходит в квартиру. Щелкает по выключателю.
– Выключи… выключи свет!
Я закрываю глаза ладонью, опускаюсь на пол. Слышу, как Том кидает ключи на тумбочку, а потом присаживается на корточки передо мной.
– Что с тобой? – аккуратно спрашивает.
– Все хорошо, – пытаюсь посмотреть на него и улыбнуться, но зубы предательски скрипят.
Он пристально смотрит мне в глаза. Я тоже смотрю в его, не отрываясь… они такие красивые, темно-зеленые, с карими крапинками глубоко на дне. Я погружаюсь в них с головой, на секунду забывая о своем состоянии.
Потом как из тумана:
– …и ты ляжешь, идет?
– Что?
– Я дам тебе аспирин, и ты ляжешь, идет? – повторяет Том.
– Что? Нет, нет… мне нужно идти…
– Куда собралась?
– Я… мне нужно…
– Я вижу, что тебе нужно, – отрезает Том.
Я вдруг пугаюсь. Резко встаю, кидаюсь к двери, но замираю. Мерзкий прилив тошноты сводит скулы. Сдержаться не получается, и меня выворачивает прямо на коврик с надписью «WELCOME!» Перед глазами пляшут звездочки. Том подхватывает меня под руки, и если бы не он, то я бы точно упала.
– Еще тошнит? – спрашивает, направляя мое трясущееся тело в сторону туалета.
– Да…
Приступ рвоты подбирается, как раз когда я оказываюсь рядом с унитазом. Том сгребает в руки мои волосы, и я снова блюю. Потом еще раз. И еще.
Когда это кончается, мы поднимается в спальню, временно назначенную моей. Рвота совершенно не принесла облегчения. Том укладывает меня на кровать и говорит:
– Я сейчас, держись.
Через минуту он возвращается со стаканом воды и таблетками. Протягивает мне четыре, говорит:
– Пей.
– Нет, мне надо идти…
– Да что ты заладила! Заткнись и пей! – раздраженно повторяет он.
– Все со мной нормально! – в том же тоне отвечаю я. – Мне надо идти! Это очень важно!
Я пытаюсь подняться, но Том легонько толкает меня в грудь, возвращая обратно.
– Слушай, думаешь, я не понимаю, что с тобой?! Не выделывайся и пей таблетки! – почти переходит на крик Том.
– Зачем мне так много аспирина?! – вскрикиваю я в ответ.
– Замолчи и не зли меня, – говорит он. – Чего ты такая упрямая, а? Я знаю, что делаю! Пей!
Я беру у него из рук таблетки и через боль проглатываю.
– Вот так. Умница. – Том гладит меня по ноге.
Его пальцы на моей ляжке – единственное, что не отзывается болью. Мне нравится… нравится его рука и то, как он дотрагивается до меня.
– Том, мне так плохо… – хнычу.
– Я знаю. Я вижу, малышка. Я понимаю. Терпи, слышишь? Терпи.
– Умоляю, только не уходи…
Том кивает.
– Обними меня… – говорю.
Он подается вперед и ложится сверху, обхватывая руками. Я цепляюсь за него, как за спасательный круг. Носом утыкаюсь в пространство между ухом и шеей. Его щека колется. От близости с ним сердце стучит еще сильнее, чем до этого, но мне становится спокойнее. Я отвлекаюсь на его запах.
– У тебя сильный жар, – слышу я откуда-то издалека, – скоро станет лучше.
Том баюкает меня, гладит по спине. Я мычу что-то невнятное, вжимаясь в него. Постепенно температура спадает, с меня выходит столько пота, что одежда промокает. Я прижимаюсь к Тому сильно и долго, и он держит меня, не отпуская ни на секунду.
Но потом становится больно. Еще больнее, чем до этого. Я ощущаю в мышцах и костях такую резь, словно внутрь меня закачали бензин и подожгли.
– Отпусти, отпусти меня… – шепчу я словно не своим голосом.
– Что? – Том отстраняется от меня. – Что болит?
– Все… мышцы, – говорю я, а потом протяжно вою, переворачиваюсь и хватаюсь за
