Я тебя проучу - Лея Кейн
Ах, точно! Он следил за мной, а я и не заметила. В точности, как сегодня. Пора перестать его недооценивать, он всегда на шаг впереди. А если обойду его, силой назад отбросит.
— Совсем рехнулась! — Жилистые мужские руки сдирают с меня мокрую одежду.
Грани и очертания перед глазами стираются, как бы я ни пыталась фокусировать зрение. Встряска, алкоголь и авария долбанули по мне зажигательной гранатой. Разбомбили меня на отдельные части, переставшие функционировать.
— Бухло нивелирует стыд… — бормочу бессвязно. — Можешь трахнуть меня и закрыть гештальт…
Богатырев опять подхватывает меня на руки, куда-то переносит и опускает во что-то горячее, разгоняющее кровь по застывшим венам.
Это ванна. Да, однозначно. Вода такая приятная, согревающая, расслабляющая. В тусклом свете я силюсь хотя бы разглядеть стыки плитки, но без толку. Весь мой мир сузился до этой ванны и наглых мужских рук, бродящих по моему телу. Одно я знаю точно — я не у себя дома!
— Ты же не забыл включить камеру? — усмехаюсь горько. — Такое событие нельзя упускать. Предъявишь на суде — и опека над Сашей твоя.
— Если я захочу получить над ней опеку, — шипит он мне на ухо, — я и без доказательств твоих тупых выходок ее добьюсь.
— Спасибо за письмо «От друга», козлина! — всхлипываю я, глотая ком в горле. — Какой же ты урод, Богатырев… Как же это низко — проецировать на других свои неудачи и комплексы…
— Проспись, алкоголичка! — Отогрев меня, вытаскивает из ванны, укутывает в большой махровый халат и переносит в спальню — на мягкую широкую кровать с обалденно удобным матрасом.
Подмяв под себя подушку, натягиваю одеяло до самого подбородка и опять отключаюсь. Теперь надолго. Во сне беспрерывно прогоняю одну и ту же сцену — признание мамы. Все разрушилось в один миг.
Я — обманщица. Вру Яру. Не выполняю обещаний, данных дочери.
Я — сирота. При живой, но не родной матери.
Я — плохая подруга, не заслуживающая прощения Мадлен. Я расколошматила ее машину.
И я — собственность Богатырева. Его личная подстилка, вещь. Без своего согласия и даже против воли.
— Гори в аду, Платон, — проклинаю я его вслух и слышу ответ:
— Я, слава Богу, атеист.
Разлепляю глаза, морщусь от ударившего по радужке света и приподнимаю голову. Я нахожусь в чужой богато обставленной квартире. Валяюсь посреди широченной кровати, а у ее изножья стоит сам Богатырев. По его влажной коже стекают капельки воды, огибая глубокие рельефы груди и живота и впитывая в полотенце, опоясывающее его бедра. Не глядя на меня, он бинтом туго перематывает свою руку.
В голову резко ударяет боль. Застонав, прикладываю ладонь к виску и зажмуриваюсь. Где я, черт его подери?! Какой сейчас час?!
— Похмелье? — издевается он, с треском отрывая край бинта и завязывая узелок.
— Нет. Ты! — отвечаю раздраженно, опять вперив в него взгляд.
Кажется, за эти семь лет он стал вдвое больше. Просто огромный зверь, способный легким жестом даже больной руки смести меня со своего пути. Вряд ли он сидит на стероидах. Слишком самолюбив, чтобы поганить свое здоровье допингом. Похоже, тягает немало железа.
— Минералка есть? — спрашиваю, смирившись с тем, что мы тут одни. В квартире висит буквально гробовая тишина.
— Крепкий черный чай с сахаром поднимает на ноги быстрее минералки, — с ленцой произносит Богатырев, бросает остатки от рулончика на край кровати и вальяжной походкой движется к двери.
— Чтоб ты там ошпарился, — ворчу я, глазами прожигая его мускулистую спину.
Он тормозит на пороге, медленно оборачивается и сотрясает воздух кровожадной улыбкой.
— Ты вообще не собираешься взрослеть, Рита? Что это за детсадовские предъявы и угрозы? Ты вчера нарезалась в хламину, расхреначила тачку своей подружки и могла в ней подохнуть от угара. Я уберег нашу дочь от осиротения. Не твой бывший муж или нынешний жених! Буду иметь в виду, что ты мне благодарна.
— Очень. Особенно за письмо!
Он делает шаг по направлению к кровати, заставив меня затаить дыхание. Улыбка исчезает с его лица. Превращается в гримасу неприязни.
— Вот какого ты обо мне мнения. Думаешь, исподтишка травлю? Я, Рита, открытый бой предпочитаю. В глаза оппоненту смотреть. Его поражением наслаждаться. Хотел бы сделать тебе больно — лично бы преподнес инфу. Упиваясь твоими страданиями. — Максимально приблизившись к кровати, он склоняется надо мной, кулаками упирается в матрас и подбирается к моему лицу. — Впрочем, не буду лгать — твоя боль мне по душе. Вы же, женщины, быстро к хорошему привыкаете, королевами себя мнить начинаете, про бумеранг забываете. И как оно? Нравится? Теперь представь, что я испытал, узнав о дочери.
Да, в его словах есть доля истины. Богатырев бы не стал придумывать дурацкий план по подбрасыванию письма в почтовый ящик. Он приказал бы мне задержаться в офисе, преподнес бы правду, глядя в глаза, и терроризировал бы меня до полуночи. Но…
— Тогда откуда ты знаешь о письме? — спрашиваю, взглянув на него.
— Я, Рита, много чего знаю.
— Не поделишься?
Чуть склонив голову набок, сощуривается и, облизнувшись, с коварством шепчет:
— Могу познакомить тебя с родной мамашей.
А вот теперь мое воображение рисует перед глазами сцену, в которой Богатырев, причмокивая от удовольствия, подписывает конверт «От друга». Он не только знает о письме, он знаком с моей биологической матерью! Я не полная дура, чтобы списать это на банальное совпадение.
— Ты, кажется, собирался угостить меня чаем, — напоминаю я, дыша через раз.
Одно только его нахождение вблизи сбивает с толку, заставляет сердце либо останавливаться, либо биться по его приказу — бурно и испуганно. Мужчина, зажигающий и замораживающий взглядом, голосом, рассеивающимся вокруг тестостероном. Он пугает и манит. Вызывает ненависть, трепет, восторг, обожание — смесь эмоций, абсолютно инородных друг другу. Если бы каждая из них обладала иммунной системой, то при столкновении они сводили бы меня с ума. Впрочем, пожалуй, именно это со мной и происходит. Реальность похожа на безумие. А мир — на сумасшедший дом.
Отстранившись, Богатырев выпрямляется и, молча развернувшись, уходит. Я пялюсь на помятую его кулаками постель и сглатываю. Этот человек не просто опасен, он — смерть собственной персоной. Холодная и расчетливая. А я в ее сетях — лишь очередная бедная жертва, напрасно надеющаяся избежать злой участи.
Переведя дух, я вылезаю из кровати
