Я с тобой развожусь - Амелия Борн
«Меня трогало в тебе все. Даже твоя наивность…»
Не дождавшись реакции, психолог продолжает:
- Скажите, вы довольны своей нынешней жизнью?
И тут я уже не выдерживаю:
- Нет! - буквально выкрикиваю в ответ, вскакивая с места. - И на этом с меня довольно!
- Никогда не поздно все изменить, - последнее, что доносится мне в спину.
Весь ужас ситуации постепенно доходит до меня, ввергая в глухое отчаяние. Вернувшись к себе, запираю дверь на ключ, не желая сейчас никого видеть. Слишком многое нужно обдумать. Слишком со многим попытаться примириться.
Я потратила годы на то, чтобы заслужить чужое одобрение. Я позволила убедить себя в собственной никчемности. Я допустила, чтобы мои мечты и цели отошли далеко на второй план. Я посвятила мужу всю жизнь, хотя он об этом вовсе не просил. Возможно, я своими же руками разверзла ту пропасть, в которую мы скатились.
Но разве мое чувство вины способно оправдать его молчание? Если все пошло совсем не так, почему он не дал мне понять, что мы движемся вовсе не в том направлении? И почему он пошел самым простым путем решения проблем, в то время как я ради него перевернула вверх тормашками всю свою жизнь?
Эти мысли мучают меня всю ночь. А наутро я делаю наконец то, что следовало сделать давно.
Впервые за годы брака, поднимаясь с постели, я не бегу покрывать свое лицо штукатуркой в отчаянной попытке замазать эти совсем не аристократичные веснушки. Я просто умываюсь и, не нанося косметики, выбираю самую удобную одежду из того, что у меня есть. К черту дорогостоящие бренды и дресс-код! Я облачаюсь в простую белую рубашку и беспородные джинсы, подвязываю волосы платком и, прихватив то, к чему не прикасалась годами, выхожу в сад.
Стоит еще совсем раннее утро. Стрелки часов едва подползают к шести. Я с молчаливым удовольствием вдыхаю свежий, влажный после дождя воздух и, расстелив плед, плюхаюсь прямо на траву, не заботясь абсолютно ни о чем.
Положив перед собой альбом, дрогнувшими пальцами его раскрываю. Годами я душила в себе то, к чему шла с раннего возраста. Свекровь считала, что профессия художницы совсем не соответствовала статусу ее сына. Только сейчас я, кажется, начинаю понимать - возможно, она боялась того, что я стану что-то из себя представлять. Что мое имя станет чего-то стоить само по себе, без приставки в виде влиятельной фамилии Григорьевых. Ведь самодостаточным человеком куда сложнее манипулировать.
Впрочем, я допустила это все сама. Но Марта права - еще не поздно это исправить.
Первый штрих выходит неловким и неуверенным. Но постепенно рука инстинктивно вспоминает все, что когда-то умела. Я и сама не замечаю, как карандаш, скользя по бумаге, воссоздает в рисунке одно из самых теплых воспоминаний. Еще один эпизод из прошлого, когда была по-настоящему счастлива.
- Ты снова рисуешь? - раздается внезапно надо мной голос и, вздрагивая, я делаю неверный штрих.
- А ты против? - ощетиниваюсь мгновенно, вскидывая глаза на Яна.
- Нет.
Он чуть медлит, словно ждет от меня возражений, потом аккуратно присаживается рядом. В его глазах стоит задумчивое выражение, причину которого спустя мгновение он озвучивает:
- Я часто задавался вопросом, почему ты бросила рисовать.
