Я тебя не отпускал (СИ) - Рам Янка "Янка-Ra"

Костюм не поможет. Я его теперь взглядом спалю!

— Злата… мы не договорили.

— Мне ребенка покормить надо, — строго.

Девочка примерно ровесница Марку. Но в отличие от него, очень оживлённая.

— Ма-ма… — прячется от меня, поднимая прядь влажных волос Златы. Тянет их в рот, с любопытством глядя на меня.

— Варюш… — выпутывает Злата из её пальчиков волосы.

Растерянно наблюдаю, замерев на их пути.

Мне хочется сказать, что Злате очень идет материнство. И попросить, чтобы сняла тёмные линзы. Я соскучился по её настоящим глазам.

— Дай… Дай… — тянется назад к стеллажам Варвара.

Там какие-то статуэтки.

— Давай, — забирает Тихон. — Я еë сам покормлю.

Варвара в нашу породу и очень похожа на Марка.

— А у меня брат родился. Марк. Такой, как Варвара сейчас. Чуть постарше.

— Поздравляю… — водит Злата рассеянно пальцами по горловине кофты, глядя в сторону. — Теперь у Альберта свой наследник?

— Нет, у Марка патология, — хмурюсь я. — Он будет недееспособен. Аутизм, кажется.

— Как? — испуганно.

Развожу руками.

— Мне жаль…

Её взгляд уплывает.

— Это всë золото проклятое. Оно ничего не даёт, только отнимает. Кто-то умирает… Ценный, близкий… Или — страдает очень. Потому что люди проклинают тебя.

— Проклятое?

— Там до нас еще, в шахте людей засыпало. Много. Их семьям Дагиевы ничего не выплатили даже. Проклятое, да. Потом, они думали — руда истощилась. Не стало золота в породе. Они много денег в разработку вложили. В округе все перекопали. Шаман сказал: «Хозяйка болот» золото спрятала.

— Из-за погибших?

— Нет… Золото кровь любит. Из-за того, что змей на прииске извели, потравили.

Мелодично тихо рассказывает. Меня завораживает… Перед глазами рождаются образы.

Точно — Шахерезада!

— Сказки всë это…

— Сказки?… Продали нам землю за копейки. Наша — к ней прилегала. А отец слоем ниже, когда в шахте трупы разгребали еще одну жилу нашел. И Дагиевых это, конечно… Назад потребовали! — качает головой. — Мать их так нас проклинала, что от сердечного приступа умерла. Жадная, была очень.

— Что дальше было?

— Через несколько лет споров они предложили миром решить. Мне за младшего их брата замуж выйти. Он… — морщится с отвращением. — Проходу мне не давал с детства.

— А ты отказала?

— Отказала! Он мерзкий был… Жестокий… Но, как видишь, судьбы этой не избежала — за нелюбимого пойти замуж. Дед уговорил. Сказал — сама выберешь. Еще говорил: Черкасовы — люди своего слова. Защитят нас, если пообещают. Ошибся. Да и черт с ним, с этим золотом. Проживем без него.

— Я к этому отношения не имел. За отца — прошу прощения. Он был неправ, он раскаивается. За брата — не прошу. Ему будет соответствующая ответка. Но, мне очень жаль.

— Чего уж. Ты много обещал мне, Демид, — переводит обиженный взгляд мне в глаза.

— Я помню всë, что обещал. Всë в силе. Но путь… Он не всегда подчиняется идущему, Злата.

Отворачивается, уходит к окну.

— Алиса я. И права требовать у тебя от меня ничего нет.

— Алиса? А я — вдовец? — усмехаюсь.

— Отпусти, Демид. Страшно мне. Тронете Варвару, я не знаю… — начинает ее трясти. — Я вам такое проклятье устрою…

— Мое проклятие при мне! — касаюсь пальцами лемби. — Его я не отдам. Но и других не заслужил. И нет никаких «вам». Есть ты и я. И я сам кому хочешь устрою за вас. Не тебе — женщине — воевать. Твоё дело вон… грудью кормить.

Грудь у не просто… Арррр! У меня пробки, блять, вылетают от короткого замыкания. Веду пальцем по позвонкам на её шее. Разворачивается рассерженно, ладонь дергается, раскрываясь, как у разъяренной кошки. Опять?

Хватит пощечин! Предупреждающе качаю ей головой. Не срывай мне опять тормоза! Я их только отыскал.

Забираю еë руку, целую в ладонь. Растерявшись тянет обратно, сжимает пальцы в кулак, опускает.

— Грудью кормить… — горько.

Обнимает себя, закрываясь от меня.

— Тесты приехали. Пойдëм.

Приближаюсь, она пятится.

— Хочу закрыть все твои непонятки. И услышать ответ на свой вопрос.

— Какой вопрос?

— Самый важный, Злата.

Подхватываю под бедра, поднимаю выше. Моё лицо касается её груди, я как пьяный вдыхаю запах. Фа-а-ак…

За это ощущение, это чувство рядом с ней, я всë готов простить, принять, исправить… Я им бредил. Вот оно!

— Дэм!..

Заношу в комнату. Закрываю плечом дверь.

— Ты ведь уже понимаешь, да, что я здоров? И не подставлял тебя.

Тяжело сглатывает.

— Понимаешь… По инерции кусаешься.

— Я не знаю, — дрожит еë голос.

— Всë еще хочешь, чтобы я ушëл?

Расслабляю руки, позволяя ей съехать вниз по моему телу. Целую еë в бровь. Закрывает ладонями лицо. Ложась спиной на дверь, сползает по ней на корточки.

Я зло рву коробки с тестами. Их много, они разные… Один может соврать, сразу несколько — нет.

— Нет, я тебя понимаю. И не осуждаю. У меня теперь тоже на этот счет паранойя, еще покруче твоей! И не дай Бог, кто-то бы прикоснулся к моему ребенку… К тебе… И даже — ко мне. Потому что, мне потом касаться вас. Это же пытка — не касаться! — срывается мой голос.

Замолкаю, делая тесты. Слышу, как она тихо плачет.

— Надо подождать… И пока мы ждем мой отрицательный анализ. Скажи мне… Что-нибудь мне скажи!

— Что? — выдыхает тихо.

— Что-нибудь, что компенсирует мне эти полтора года, Злата. Потому что я за каждый долбанный день с тебя теперь спрошу. Каждый! С процентами!

Раскрываю её ладонь, вкладывая в неё горсть тестов. Такой вот букет, Золотинка. Ценнее не придумаешь.

Глава 16. Дома

Забираю из шкафа бокалы, подцепляя их свободными пальцами. Руки заняты — в одной блюдо с фруктами, в другой — открытая бутылка вина. Без бутылки здесь не разберешься.

«Все сложно» у нас. Надо как-то снимать стресс. Он обоюдный.

Варвара спит на диване с Тихоном. Тихий — молодец. Нихрена не знает, но всë понимает. Барс, прижав уши, в сумраке следит за мной горящими глазами. Охраняет… Опускает настороженно нос в лапы, грызет что-то там. Варя смеется во сне. Уютно… Хорошая у меня семья.

Возвращаюсь в спальню. Мы не разговариваем со Златой. Молчим. Перевариваем. По её лицу текут слëзы. Обняв подушку, словно щит, сидит на кровати.

Двигаю на тумбочке ночник, освобождая место.

Тёмное вино льется в бокалы. Простенькие, дешевые стекляшки. А эта девочка могла бы пить из золотых кубков, будь ее семья чуть сильнее. Теперь это моя задача.

На ней нет ни одного золотого украшения. Но её волосы отливают в свете ночника золотым, даже несмотря на то, что покрашены в темный.

Поднимаю за подбородок еë безвольное лицо. Глажу пальцем скулу, размазывая слезы. Растерзанную мной губу. Протягиваю ей бокал.

Между нами стена. Я ее ощущаю. Сложно перепрыгивать из одной реальности в другую. Внезапная смена «дано» вызывает шок. Я сам его прожил, когда очнулся после ранения, а моя золотая девочка уже принадлежит другому.

И она сейчас в шоке. Вижу это по расфокусированному взгляду и апатии. Вкладываю в тонкие пальцы бокал. Чокаюсь своим об его стенку.

— За любовь? — хмурюсь, пытаясь поймать её опустошенный взгляд. — Выпей…

Равнодушно делает глоток. Глаза медленно моргают.

— Ещё… Пей.

Закрывая глаза, допивает до дна. И ложится на бок, обнимая свою подушку.

Я разглядываю её. Длинные ресницы отбрасывают тени на кожу. Скулы стали чуть мягче. Болезненная худоба исчезла. Красавица… Разве такую можно спрятать?

Губы припухли от слëз. Я не успокаиваю. Мне важно, что она плачет. Это значит, ей не всë равно. Я могу принять любую броню, выросшую из страха, но равнодушие меня бы уничтожило. Я рад, что она плачет, счастлив…

Ложусь к ней, обнимаю сзади. Накрываю нас одеялом. Зарываюсь носом в волосы.

Пусть так. Так тоже отлично.

В груди растворяется хроническая боль. Мне спокойно. Первый раз за очень долгое время. Я дома. Чувствую, как расслабляются постоянно напряжённые плечи. Как исчезает из головы давно дребезжащая не дающая спать струна, напоминающая о том, что надо что-то делать… Искать…