Бунт Хаус - Калли Харт
Я вся горю и переполнена необъяснимым стыдом. Если бы я изучила этот стыд поподробнее, то обнаружила бы, что для него есть причина, и эта причина имеет огромное отношение к тому, как выглядел рот Рэна вчера, когда он произнес слово «трахаться» в классе дока Фитцпатрика.
Странная дрожь пробегает по моей спине, и я встряхиваю головой, чтобы прогнать это воспоминание. Но быстро создаю новые воспоминания. Щетина на затылке, короткая и черная, там, где его волосы были подстрижены близко к коже, порочно завораживает. Я смотрю на основание его черепа, как будто могу пронзить кожу и кости и заглянуть прямо в его разум, и все это время мои руки становятся все более и более липкими. Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи, когда он наклоняет голову вниз и влево, едва показывая свои черты в профиль в течение короткой секунды, когда говорит:
— Значит, ты связалась с Кариной.
— Связалась?
Уголок его рта дергается. Ни улыбка. Что-то еще.
— Ты выбрала ее в друзья, — уточняет он.
— Да, наверное, так и есть.
— Интересный выбор.
Это своего рода наводящий комментарий, который приглашает кого-то задать вопросы: что ты имеешь в виду? Неужели Карина социопатка или что-то в этом роде? Стоит ли мне держаться от нее подальше? К несчастью для Рэна, я потратила ужасно много времени узнавая людей, а также раскрывая их намерения, и он ошибается, если думает, что я так легко дам ему то, что он хочет. Он хочет что-то сказать мне о моей новой подруге Карине? Тогда ему придется самому предложить эту информацию.
Я ничего не спрашиваю.
Рэн Джейкоби ничего не говорит.
Мы идем по коридору, Рэн идет впереди меня, его высокая фигура крепкая, плечи расправлены так же самоуверенно, как у всех детей, рожденных в деньгах. Он поворачивает налево, потом еще раз налево, потом направо, и не успеваю я опомниться, как уже осматриваюсь и понятия не имею, где нахожусь.
Как же сложно запомнить дорогу…
Рэн резко останавливается, оборачивается, и я чуть не врезаюсь ему прямо в грудь. Я пытаюсь затормозить так быстро, как только возможно, и останавливаюсь как раз вовремя, всего в восьми дюймах от него. Так близко, что мне приходится запрокинуть голову назад, указывая подбородком в потолок, чтобы посмотреть на него снизу вверх.
— И что она тебе рассказывала про Бунт-Хаус? — спрашивает он.
— Что ты имеешь в виду?
— Я уверен, что Карина уже упоминала о Бунт-Хаусе. Я хочу знать, что именно она сказала.
Господи. Он отдает свои приказы бескомпромиссно, как будто ему никогда не приходило в голову, что кто-то может отказать ему в информации, которую он ищет, и послать его к черту. Что касается Рэна, то нет такой реальности или параллельной вселенной, в которой он не был бы беспрекословно подчинен кому-либо. Эти его глаза, такие ярко-нефритовые, пронизанные искорками янтаря и великолепного золота, так удивительны, что они почти заставляют меня выпаливать ответы на вопросы, которые он даже не задавал мне.
Темный шоколад.
«Битлз».
«1984» Джорджа Оруэлла.
Однако моя подозрительная натура заставляет меня держать рот плотно закрытым. Он тычет в меня своим вопросом: Почему он хочет знать, что Карина сказала о Бунт-Хаусе? Она что, должна была держать рот на замке про это место? Дом Рэна — запретная тема для разговоров, наказуемая... черт, понятия не имею, какому наказанию Рэн мог бы подвергнуть человека, если бы он был достаточно глуп, чтобы вызвать его неудовольствие. Я уже знаю, что это было бы плохо. Возвращаясь к тем немногим словам, которые Карина произнесла о Бунт-Хаусе, я решаю, что было бы безобидно просто сдаться и рассказать ему. Не то чтобы он заслуживал объяснений.
— Она сказала, что там живешь ты, Пакс и Дэшил. Вот и все.
Рэн прищуривает глаза. Не думаю, что он мне поверил.
— Она тебе не говорила, чем мы там занимаемся? Она рассказала тебе о правилах игры?
— Я ничего не знаю ни о каких правилах. И что бы ты ни вытворял в уединении своего собственного дома, меня это вполне устраивает. Это абсолютно не мое дело.
Он выдыхает через нос — долгий, несчастный выдох. Видимо, я сказала что-то не то.
— Окей, ладно. Ну, скажи ей, что она должна держать язык за зубами. Если мы узнаем, что она забивает людям головы всяким дерьмом, тогда…
— А, вот и вы. Мистер Джейкоби, что вы тут делаете, слоняетесь без дела? Мы ведь договорились — прямо в офис и сразу обратно в класс. — Высокая, худощавая женщина с вьющимися светлыми волосами и светло голубыми глазами стоит в коридоре позади Рэна, держа в руке открытый учебник. Ее глаза встречаются с моими, и она улыбается.
Мышечный тик на челюсти Рэна — признак раздражения, если я что-то понимаю в этом.
— Мы как раз подходили, — натянуто говорит он. Подталкивая меня носком своих коричневых кожаных ботинок, он призывает меня идти вперед, к светловолосой женщине, которая сияет.
— Ты моя первая студентка-француженка, Элоди. Я Мадам Фурнье. Я не могу передать тебе, как рада, что в нашем классе есть кто-то, кто может свободно говорить на этом языке.
— Она совсем не знает французского, — бормочет Рэн, протискиваясь мимо женщины. — Оказывается, наша маленькая французская шлюха вовсе не француженка.
Мадам Фурнье вздрогнула, услышав заявление Рэна.
— Мистер Джейкоби! Немедленно извинитесь перед мисс Стиллуотер!
Рэн останавливается рядом с мадам Фурнье достаточно долго, чтобы наклониться поближе, приблизив свое лицо к лицу учительницы французского языка, и смотрит на нее сквозь невероятно темные ресницы с выражением тихого презрения на лице.
— А есть другой вариант? Потому что в данный момент я исчерпал все свои извинения.
Лицо мадам Фурнье приобретает ярко-малиновый оттенок.
— Aller en enfer (прим. с франц. «Иди к черту»), — выплевывает она.
Рэн улыбается.
— Убеди старика отпустить меня, и я сразу же отправлюсь туда.
