Лейтон Миа - Сохрани меня
Моё лицо горит, когда я краснею. Ныряю под его тело, и он отвечает мне крепкими объятиями.
— Расскажи мне о последней паре лет, — прошу я.
— Что ты хочешь знать?
— Тебе было тяжело, когда люди узнали, что ты опасней, чем был обычно? — я произношу это тихо, поглаживая его руку.
— Единственной проблемой было сдержать обещание и не присматривать за тобой. Особенно в начале и после того, как умер Норман.
— Почему ты не пришёл раньше? — выдыхаю я. — Я была уверена, что больше никогда тебя не увижу.
— Не хотел, чтобы ты меня любила, потому что боялась или потому что я заставлял тебя. Я хотел быть настоящим.
— Это по-настоящему. Ох, Кельвин, настолько по-настоящему.
— Я хочу, чтобы всё было по-настоящему, но каким бы ублюдком я ни был, приму это в любом виде. Если это будет означать, что ты останешься, — он легонько трясёт меня. — Просто здесь.
— У тебя были другие женщины?
— Прошли годы, воробушек, — я киваю, проглатывая острый укол боли в горле. — Но открою тебе секрет. Ни одна из них не была настоящей.
Я знаю это чувство. Иногда между мной и Грантом была будто пропасть, преодолеть которую у меня не получалось. Я занималась ним сексом лишь для галочки, желая, чтобы он был кем-то другим, и мне было интересно, насколько сильно я должна была быть сломленной, если мечтала о Кельвине на его месте.
— Мы на одной стороне, — шепчу я.
Кельвин убирает волосы с моего лица:
— Что?
— Между нами нет пропасти. Для меня быть вдали от тебя означало быть вдали от самой себя. Внутри меня что-то разделилось. Или, может, я никогда не была цельной настолько, чтобы работали все составляющие моего тела. Ты знаешь меня до глубины души и показываешь мне то, что я сама о себе не знала.
— Что ты такой же законченный извращенец, как и я? — я нежно пихаю его локтем, и он задыхается. — Я серьёзно.
Пытаюсь подавить улыбку и говорю:
— Может быть.
— Может быть, что? Я бы хотел услышать, как ты это скажешь.
— Может быть, я законченный извращенец.
Доносится глубокий смешок, но потом я слышу нежные слова:
— Ранее ты говорила, что хочешь все части меня. Но не сказала, что тебе понравилось то, что я сделал сегодня вечером.
А понравилось ли мне? Могла ли я признаться в этом, если мне на самом деле понравилось? Я не смею сравнивать Кельвина с Грантом, но он мой единственный другой любовник в плане секса. С ним я всего лишь несколько раз достигала оргазма, и наш секс был для меня скорее формальностью. У нас с ним было разное понимание, и это заставляло меня задуматься о том, что нормальные люди так и занимаются сексом. Грант был хорош, внимателен, но я никогда не чувствовала… Поглощения.
Я боюсь признать, что мне это понравилось из-за возможного влияния моего признания на нас. Мне и отрицать это страшно. Я продолжаю молчать и радоваться защищающим объятиям Кельвина.
Ныряю в сон и затем просыпаюсь. Мне снилось, как я снимаю фото и вешаю их в новой спальне над нашей кроватью. Где-то в середине ночи я начинаю ёрзать. Кельвин всё ещё прижимается ко мне, но его руки на моей талии уже нет. Я выскальзываю из-под одеяла и ухожу на кухню. Сажусь за стол, подтягиваю колени к своей голой груди и закуриваю косяк. Панно с цветущей вишней, подаренное Грантом, лежит на расстоянии руки, поэтому я тянусь к нему и принимаюсь изучать. Второй рукой бездумно щёлкаю зажигалкой, при этом пристально пялясь на рисунок и рассматривая мазки краски. Я переворачиваю его и вижу слова, которые не видела ранее.
Оторванный от ветви нежно-розовый листок
Летит один, затем второй, но он спокоен в глубине
И падает к моим ногам, не так давно за жизнь боровшись,
Но проиграл, упавши наземь и посеревши в тишине.
Один — он чувственный и нежный,
Но много их — цвет не обуздать.
Твой поцелуй как призрак мимолётный,
Блаженство — рай с тобой.
Страдает тот, кто упускает красоту из рук,
Разрушен одиночеством, он гибели сдаётся.
Ты затопила мою жизнь, наполнив её смыслом,
Теперь всплеск розового — всё, что остаётся.
Я читаю их снова и снова, пытаясь вложить смысл в каждое слово, понять значение. Я склоняюсь ближе, чтобы рассмотреть блеклые надписи. Видел ли их Грант, когда покупал панно? Это то, что напомнило ему обо мне?
Кельвин в трусах, шаркая ногами, заходит на кухню, волосы восхитительно спутанные, а глаза едва открыты после сна.
— Что стряслось, красавица?
Я не могу не улыбнуться на его новую нежность. Откладываю рисунок и поднимаю косяк.
— Не могу уснуть.
Он потирает мышцы на животе и зевает.
— Что мне сделать, чтобы ты это бросила?
— Я сильно уменьшила дозу, — отвечаю я, — с тех пор, как ты появился.
— Ты вернёшься в постель? Позволишь держать тебя, пока не встанет солнце и тебе не придётся уходить?
Мне нравится сонный и романтичный Кельвин, особенно его заспанный голос, который даже глубже и хриплее, чем обычно. Будто сегодня все его части собраны в единое целое. Я беру его протянутую ладонь и позволяю вытянуть меня из кресла. Следую за ним в кровать, и через минуту мы оба проваливаемся в сон.
Глава 7.
Кельвин.
Красный цвет был создан для Кейтлин. Её длинные каштановые волосы рассыпаны на красном покрывале для пикника, глаза закрыты, а руки покоятся на груди. Иногда я не вижу ничего, кроме неё, и не имеет значения, сколько раз я отворачиваюсь. Она выглядит бледной на солнце, почти как призрак в своей совершенной неподвижности. В её позе правда, моя измученная девочка.
— Природа меня умиротворяет, — говорит она.
— Я это вижу.
— А что умиротворяет тебя?
— Немногое, — признаю я. — На кону всегда что-то есть.
— Может, тебе стоит кое-что вычеркнуть, чтобы понять, что важнее. Тогда ты сможешь это оценить.
— Я уже оценил. Я вычеркнул тебя.
— Это не то, что я имею в виду, — отвечает она, открывая глаза. — Я ушла по своей воле.
— Но не тогда, когда Картер увёз тебя.
— Они не забирали меня от тебя. Ты уже отпустил меня, когда я попала к ним. Я была всего лишь пешкой в игре.
Я не понимаю враждебности в её голосе. Лишь начинаю осознавать то, что её скрытые чувства выходят необычным путём. Если она хочет наказать меня, у неё получается.
— Для меня ты никогда не была пешкой. Я забрал тебя, чтобы защитить.
— Ты не получал удовольствия, контролирую жизнь кого-нибудь другого? Знаю, что получал. В этом смысле я была пешкой.
Мне не нравятся такие невыразительные моменты, когда её тон становится резким. Я будто чувствую, как она отдаляется. Из-за моей реакции моя хватка крепнет.
— Может, тебе нравится быть пешкой, — говорю я ей. — Всю твою жизнь люди помыкали тобой, принимая решения за тебя.