Кэролайн Барт - Костер на снегу
В душе Элен теплой волной поднялась радость. Но она задумалась немного и спросила:
— Как ты себе представляешь дальнейшее? Ты переезжаешь ко мне в номер, я пересаживаюсь за ваш стол, а она, усвоив все сказанное тобою, остается одна в вашем двухместном и сидит за моим столом в противоположном конце зала?
— До чего же ты предусмотрительна, радость моя, — озадачился он, потирая свой светловолосый затылок. — Мужики все-таки толстокожи и беспардонны.
— И даже самые лучшие из них, — нежно ответила девушка.
— Ну и что же все-таки делать? Неужели всю оставшуюся неделю разрываться на части? Между предрассудками и любовью к тебе? Я не смогу так больше…
— Кажется, я знаю, что делать. Ведь Софи терпеть не может лыжи… Это так?
— Вообще-то да… — начал Жозеф. И вдруг горячо закивал головой: — Я все понял. Завтра я скажу ей, что окончательно решил с ней расстаться. Я думаю, она уедет домой. Я отдам ей свою машину. Она, правда, не любит водить, но права с собой захватила. Думаю, что благополучно доедет сама.
— На твоем месте я бы довезла ее до Альбервиля, — посоветовала Элен. — Оттуда уже просто ехать. Ведь крутая горная дорога с серпантином сложна для нее.
— Я так и сделаю, — сказал он и погладил Элен по волосам.
— А я выеду на своей машине минут через двадцать после вас и привезу тебя обратно, — заключила девушка и задержала его руку в своей. — А Софи ничего не говорила обо мне до сих пор? — не удержавшись, спросила она. — Ведь она же чувствует, что между нами что-то происходит.
— Она назвала тебя наглой американкой, охотницей за красивыми мужчинами, — признался Жозеф.
— Ну что ж, она права, — легко согласилась Элен. — А как отреагировал ты?
— Я сказал, что она преувеличивает, — ответил Жозеф.
— Что преувеличивает, мою наглость или твою красоту? — хихикнула Элен.
— И то и другое, маленькая кусака! — Он схватил ее в охапку и крепко поцеловал в губы.
Она вырвалась из его объятий и в то же мгновение увидела, как по холлу к ним приближается принарядившаяся Софи. Она была в тонкой шерстяной кофточке цвета кардинальской мантии, подчеркивающей блеск ее роскошных черных локонов, и в длинной бархатной юбке. Остановившись перед сидящими в низких креслах Жозефом и Элен, она холодно и спокойно произнесла, глядя на них сверху:
— Постыдитесь оба. Это отвратительно… — И величаво прошествовала в ресторан.
— Дождались… — Элен от стыда хотелось слиться с креслом, в котором она сидела.
— Тем лучше, — жестко бросил Жозеф, — меньше придется объяснять.
Они, не сговариваясь, встали и пошли на ужин. Элен свернула в свой угол, Жозеф отправился в глубь ресторана к столику, за которым уже сидела Софи, отстраненно глядевшая в окно.
Он молча опустился на стул и взял меню. За время ужина оба не произнесли ни слова. Жозеф вглядывался в темноту окна. Туда же продолжала смотреть Софи. Наконец она положила приборы крест-накрест на пустую тарелку и спокойно сказала мужу:
— Ты абсолютно свободен и можешь делать, что хочешь и с кем хочешь. — Она немного помолчала и добавила: — Я бы уехала завтра, но мне хочется напоследок покататься с тобой по свежему снегу. Это моя последняя просьба к тебе.
Жозеф молчал, опустив голову. Потом тихо ответил:
— Конечно, покатаемся.
— Я иду в номер, у меня разыгралась мигрень, — болезненным голосом вымолвила Софи.
Жозеф погрузился в раздумье, медленно поедая сыр и запивая его белым вином.
Когда он вышел в холл, в кресле его поджидала Элен.
— Погуляем? — предложил Жозеф. — Пойди оденься, встретимся через пять минут.
— А как же Софи? — недоуменно спросила Элен.
— Она сказала, что я свободен, — вздохнул Жозеф.
— Очень благородно с ее стороны, — отреагировала Элен.
— Может быть… Вообще-то вчера она устроила мне дикий скандал, сказала, что ей надоела моя вечная занятость и невнимание к ней и ее друзьям, а потом со злостью заявила, что уже давно изменяет мне с сыном виконта де Савиньяка, которому я как мужчина и в подметки не гожусь…
Элен с изумлением посмотрела на Жозефа, не в силах вымолвить ни слова. Он только махнул рукой и произнес:
— Ладно, пойдем погуляем.
Натянув ветровку с капюшоном на свой уютный боливийский свитер, Элен через три минуты спустилась в холл. И удивилась, увидев, что одетый Жозеф уже ждет ее.
Они вышли из отеля первый раз за весь день. Глубоко вдыхая озоновую чистоту горного воздуха, они радовались, что на небе уже появились звезды. Даже луна начала просвечивать из-за легких серо-сиреневых облаков, как из-за плотного занавеса просвечивает свет большой люстры. Взявшись за руки, они, не сговариваясь, направились в сторону еловой рощи, наслаждаясь свободой и внезапным отступлением стихии. Чаще всего сильные снегопады продолжаются несколько дней — а на этот раз всего сутки. И за эти сутки, тоже подарок гор, насыпало, пожалуй, больше метра снега. Там, наверху, наверняка намного больше. Значит, завтра будет спуск по целине. Это счастье для хороших горнолыжников — скользить по свежему снегу, сравнимому только с легчайшим пухом. И объяснить это счастье невозможно, как невозможно объяснить слепому от рождения, как выглядит панорама гор, или глухому, что такое музыка Моцарта.
Дорожка была очищена от снега только метров на пятьдесят от гостиницы. Дальше начинались сугробы, которые малая снегоочистительная техника отеля только начинала разгребать. Они поняли, что до рощи не дойдут — увязнут в сугробах. И Жозеф заговорщически сказал:
— Давай залезем на крышу гостиницы. Там есть большой навес и шезлонги. Я знаю, как туда пробраться.
Элен согласно кивнула головой, но попросила:
— Подожди меня здесь минуточку.
Она сбегала к себе в номер и взяла там теплое верблюжье одеяло.
Было около десяти вечера. Они поднялись на лифте на последний, пятый этаж. Жозеф приложил палец к губам и велел следовать на цыпочках за ним. Они проследовали в самый конец коридора и остановились перед закрытой дверью. Жозеф вытащил из кармана дубленки отвертку и, использовав ее как отмычку, через пару минут открыл дверь. Они шагнули в темноту, повеяло холодом. Жозеф закрыл дверь и в полной темноте нашел плечи Элен. Он прижал ее к себе и выдохнул:
— Как я по тебе соскучился…
Они нежно касались друг друга губами… Наслаждаясь этими легкими прикосновениями, они как будто настраивались на общую волну, постепенно освобождаясь от всего, что отвлекало их почти сутки от мыслей об их любви. И наконец их губы жадно соединились в долгом поцелуе. На лестнице было темно, их ласки становились все более страстными и требовательными.
