Охота на русскую Золушку - Анна Трефц
Его горячие ладони друг обжигают мне плечи. А я и не поняла, как сильно замерзла.
— Ты вся дрожишь, — сообщает он мне.
Тут сердце вспоминает, что оно пока еще не умерло. Сжимается болезненным спазмом и начинает работать вопреки, через силу, набирая обороты. Уже через десять секунд перейдя на ритм швейной машинки. Перед глазами плывет. Ладони Марко как опора. С ним я не упаду. Спиной чувствую, как бьется его сердце. С таким же надрывом, словно рыдает.
Господи, какая же я эгоистка! Ведь сегодня предали не только меня. Его Лизи, которая еще несколько недель назад объявила во всеуслышанье об их романе, сегодня согласилась выйти замуж за другого! Она бросила Марко у всех на глазах.
— Пожалуйста, Маша, давай удем, — он прижимается горячими губами к моему уху, и я цепенею, не в силах справиться с чувствами. Их так много, и они такие разные. Есть и страх, и ненависть, и отчаяние, и обида, и любовь. И не все они адресованы Марко. У меня в голове проносятся тысячи мыслей. А из глаз вдруг совершенно не кстати выкатываются слезы. И стекают вдоль носа, к подбородку. Я замираю, изо всех сил борясь с волной рыданий. Я не могу упасть еще ниже. Я и так уже окоп в подвале вырыла. Куда ниже-то?
Он понимает все без слов. Обнимает меня по-хозяйски, вытаскивает из плотной толпы, говорит что-то Эльзе, и та отстает. Я ничего не соображаю. Иду, куда ведут, надеясь, что хуже уже не будет.
Ощущение, что идти-то мне и некуда. Словно я блуждаю в ночном кошмаре, из которого один выход — проснуться. Но в реальности такой опции нет. Поэтому я послушно еду в машине, потом опять иду, вхожу, поднимаюсь на лифте, снова передвигаю ноги. Странно ощущать, что твое сознание выключилось. Ты все видишь, осязаешь, осознаешь, но не анализируешь. Тело посылает в мозг набор случайных символов. Мозг в ответ шлет какие-то коды.
— Тебе надо выпить, — в какой-то момент я вижу стакан с толстым дном в руке. В стакане что-то янтарное, пахнет крепким алкоголем.
Я сопьюсь в этих приключениях. Руки Марко уверенные, горячие обхватывают мои пальцы, подносят стакан к губам.
— Выпей, Маша. Должно помочь.
Серьезно? 100 мл конька решат все мои проблемы? Хотелось бы, но это так не работает!
Я смотрю на него соответственно. А в его глазах горят желтые искры. Теперь звезды? Включил ночной режим?
— Вот и умница, — он забирает у меня пустой стакан, — Есть хочешь?
Я долго кашляю, потому что 100 мл конька залпом — настоящее испытание.
— Где мы? — оглядываюсь. Вокруг комната. Из красивого в ней панорамное окно на ночной Лондон. Мы высоко. Я замираю. Это вообще лучшее, что случилось со мной за сегодняшний день. Или за последние несколько месяцев. Просто сидеть на диване, паря над городом.
— Это моя квартира, — Марко вздыхает где-то рядом, — Не переживай. Завтра я отвезу тебя, куда скажешь.
Усмехаюсь. Куда мне ехать?
— Тебе больно? — вопрос вырывается из меня провокатором. Я его не хотела задавать. Тем более, что ответ очевиден.
— Больно.
Я поворачиваюсь к нему.
Марко стоит, опершись спиной о стену, в руках такой же стакан с коньком. Только полный. Взгляд задумчивый.
— Мне больно, но не за себя. Ты ведь понимаешь, о чем я.
О да, я сейчас чемпион по разгадыванию ребусов.
— Смешно, — мои губы и правда расползаются в дурацкой улыбке, которую я не хочу, — И кто мы с тобой? Осколки чужих отношений?
— Осколки, это точно, — он делает глоток из своего стакана, а после произносит хрипло, — Просто осколки.
И вдруг теряется в темноте. Я падаю, но я должна сказать ему очень важные слова. Пока еще могу.
— Марко, я люблю… — мгла поглощает разум. В ней теряются мысли, чувства и то самое важное слово, которое я ему так и не сказала.
Глава 35
Марко
«Тебе больно?» — спросила она.
И я ответил честно. Мне было больно. Так больно, что выть хотелось. За нее, за Лизи и за придурка Ала. Особенно за него. Ведь и Маша, и Лизи рано или поздно придут в норму, вернутся в себя, восстановятся. А бедняге Алу некуда возвращаться. Он себя уже разрушил. Или позволил это сделать другим. Один черт. Я всегда понимал, что он слабый и зависимый от мнения родителей и от того, что ему внушали с пеленок. Этот дурачок думает, что его поступки действительно наделены каким-то высшим смыслом. Что он не живет как один из восьми миллиардов людей на планете — коротко и хаотично. Ал всерьез полагает, что каждый его шаг имеет значение для многих людей. Что он для них если не мессия, то пример и опора. С чего бы? Я уверен на все сто, что большинство граждан королевства о нем и не слышали никогда. И это подданые его далекого родственника — нынешнего монарха. Что уж говорить о жителях других стран и континентов? И я не просто так говорю. Я до недавнего времени начальник его службы безопасности. Я знаю. Кстати, об этом. Он же меня уволил. Сразу как мы поймали Мию и сдали ее в более добрые, чем мои руки закона. Уж я бы выбил дурь из этой психопатки. Но Ал не позволил. Сказал, что надо мной взяли верх эмоции, что я непозволительно близко принимаю к сердцу все, что связано с Машей. Он, де, считает, что мне не стоило прыгать с крыши и разбивать окно в дорогом отеле. Что Машу и так бы спасли. Полиция и скорая прибыли спустя пять минут. И тут действительно нам всем повезло. Но он не учел, что полицейские не стали бы выбивать дверь, и уж тем более окно. Да и мне бы не позволили. Они бы ждали, пока служащие отеля искали ключ. И только если бы они его не нашли, начали бы оформление вызова спецназа. На это тоже нужно время. А то, что внутри комнаты Маша в смертельной опасности, было только моей гипотезой. Но подозрение еще не повод пренебрегать правилами. Одним словом, если бы не нашелся ключ, дверь вскрыли только к утру. И тогда Машу бы уже не спасли. Но Ал посчитал иначе. Я думаю, более всего его раздражало мое отношение к Маше. Он и раньше выставлял ультиматум, требовал, чтобы я не появлялся в Лондоне до Рождества. Он нажимал, что она выбрала его, и требовал, чтобы я им не
