Реквием по любви. Грехи отцов - Людмила Сладкова
Все вспомнила! От того в груди зверски защемило. И веки ошпарило огнем.
- Даня? – проскулила Лиза, не веря своим глазам, но не торопясь хвататься за его протянутую ладонь. – Да… Данечка?
- Поднимайся! – недовольно проворчал Верещагин. – Застудишься еще!
«Это он! Это правда он!»
Она не поняла, как поднялась на ноги. Сама. Без посторонней помощи.
Но уже через секунду висела на шее у Дани, и шептала, орошая слезами его рубашку:
- Прости меня! ПРОСТИ! Я так виновата! Ты пострадал из-за меня…
- Ты ошибаешься, - прозвучало глухо. – И напрасно терзаешь себя.
- Ох, Даня! – судорожный всхлип. – Если бы только отмотать время вспять!
- И что изменилось бы?
- У тебя появился бы шанс!
Отстранив девушку от себя, Даня заботливо вытер слезы с ее щек.
- Нет, - произнес равнодушно. – Все было заранее… предопределено.
- Чт-то?
- Таков мой путь. Короткий, но яркий.
- Я не верю!
- Зря.
- Даня…
Верещагин пригвоздил Лизу к месту, положив руки ей на плечи.
Проникновенно вглядываясь в глаза, вкрадчиво пробормотал:
- Но все лишится смысла, если он не узнает!
- Кто, он?
- Мой брат.
- Матвей? – она шумно сглотнула. – А о чем он должен узнать?
- О том, что известно нам обоим. Тебе и мне. Расскажи ему! Напомни о…
Мужчина резко замолчал, вглядываясь вдаль. А после сообщил:
- Время вышло. Пора мне. Заждались меня.
- О чем ты говоришь?
Ничего не ответив, Верещагин окунулся в воду, и бодро поплыл к другому берегу. Лиза попыталась кинуться за ним, но словно на невидимый барьер налетела. Вновь плюхнувшись на пятую точку, пронзительно закричала:
- Вернись!
Да толку ноль. Он преодолел уже бОльшую часть пути. А потом, будто преследуя его, в реку вошли другие люди. Угрюмые, злые и неизвестно откуда взявшиеся. Люди, в которых Лиза сразу же признала ЛжеГарика и Шмеля. Едва они достигли глубины, вода в реке вдруг почернела. Забурлила, точно кипяток, напуская над долиной густой непроглядный туман. А когда он развеялся и снова засветило солнце, на противоположный берег вышел… только Даня. Судя по всему, его и правда поджидали. Ибо из дома к нему навстречу высыпала целая толпа. И чем пристальнее Лиза разглядывала присутствующих, тем больше знакомых лиц видела. Настоящий Пескарь одобрительно похлопал его по плечу. Лариса… та самая, Пашкина Лариса… смущенно улыбаясь, протянула ему белоснежное полотенце. Кто-то обнял. Кто-то поцеловал. Кто-то просто кивнул. Словом, его не приветствовал только ленивый. В какой-то момент толпа расступилась, и… Лиза оцепенела, с бешено колотящимся сердцем лицезрея… своих собственных родителей.
Они уверенной поступью двигались вперед. Спокойные. Умиротворенные. Величественные, будто король с королевой. Мама светилась от счастья, бросая на отца выразительные взгляды. Отец же лишь довольно ухмылялся, прижимая к груди… двух младенцев. По одному в каждой руке. И от этого умилительного зрелища девушку внезапно обуял примитивный ужас.
«Чьи это дети? Чьи они?»
Долго гадать не пришлось. К отцу приблизилась чета Гордеевых. Не узнать родителей Андрея Лиза просто не могла. Трепеща от волнения, Юлия прижала к груди одного из малышей. По ее щекам потекли слезы. Даже сквозь приличное расстояние Лиза отчетливо слышала женский всхлип:
- Кровиночка наша!
- Сын? – участливо поинтересовался кто-то из толпы.
- Внук! – гордо ответил Владимир, целуя ребенка. – Первенец от первенца!
Тем временем ее отец поудобнее перехватил второго младенца, и потрепал того за розовую щечку. Черчилль никому не собирался его отдавать. И Лиза наконец догадалась, кого именно он так бережно прижимает к своей груди.
«Эта кроха – мой брат! Двоюродный брат. Нерожденный сын дяди Бори!»
Ошарашенная своими догадками, Лиза не сразу заметила, что люди начали расходиться, исчезая в стенах дома. Они уходили. Все куда-то уходили.
Причем, стремительно. И Гордеевы. И Пескарь. Лариса. Даня. И даже…
«Нет!»
Не в силах смириться, девушка закричала:
- Мама!
Да только родительница даже не обернулась. Лиза шагнула вперед, намереваясь пойти за ней, и снова налетела на невидимый барьер.
Но не отчаивалась. Собрав все силы в кулак, крикнула еще громче.
- МАМА! Стой! Мамочка? Мамуля? Ну, посмотри же ты на… меня!
Чуда не случилось, даже когда Лиза прохрипела ей вслед:
- Я люблю тебя! Слышишь? Я очень сильно… тебя… люблю!
Нет, она не слышала. Явно не слышала. Практически обнявшись, и воркуя с ребенком, ее родители с каждым шагом приближались к заветному крыльцу. Тогда, потеряв всякую надежду, Лиза истошно завопила, надрывая связки:
- Отец!
И застыла, точно парализованная, осознав, что… он сморит на нее в упор.
Вернее, они оба. Мама с теплотой. С нежностью. А папа – с гордостью.
С диким свирепым непоколебимым и абсолютным отцовским обожанием.
Улыбнувшись уголками рта, он произнес одну единственную фразу:
- Ты справилась!
И все вдруг исчезло. Вспыхнуло ярким светом, и растворилось в небытие.
А Лиза, задыхаясь от недостатка кислорода… наконец-то открыла глаза.
Глава 81
Первое, что она заметила – высокие потолки. Второе – ощутила очень специфический запах. Резкий. Неприятный. Смесь хлорки и лекарств.
Так обычно пахнут больницы. А судя по жесткой кровати, от которой знатно одеревенела спина, именно в больнице Лиза сейчас и находилась.
«Но… что произошло? И почему светит солнце? Уже утро?»
Мозг отказывался работать в полную силу. Соответственно и соображала девушка с большим трудом. Прислушавшись к внутренним ощущениям, поняла, что чувствует себя вполне сносно. Ну… за исключением сильной головной боли, пронзающей виски, точно стальными острыми иглами. И почти чудовищной жажды, от которой все пересохло во рту. А еще Лиза внезапно обнаружила, что кто-то крепко держит ее за руку, трепетно сжимая пальцы. Повернув голову, она невольно охнула. От нежности, затопившей душу, нещадно защипало в глазах. Совсем рядом, сдвинув их больничные кровати в одну большую, свернувшись калачиком спала Соня. Она-то и сжимала ее ладонь в своей горячей ладони, не отпуская даже во сне. Что ж, сомнений не осталось. Они и правда в больнице. В одной палате. Все вместе. Ведь у противоположной стены, устроившись на кушетке, дремал и Андрей.
Но… тревожно. Беспокойно. Едва заметно вздрагивая. Будто почувствовав ее взгляд, он открыл глаза, и уставился на нее в упор,
