Анатолий Тосс - За пределами любви
– Тогда его к водопроводу надо подсоединить.
– Нет, старик, он не жидкость должен выделять. Лучше волны какие-нибудь.
– О, я знаю, – подхватил, едва прорываясь сквозь хохот, Бен. – Звуковые волны.
– Точно, музыкальный вибратор, – согласился парень. – Ну да, вибратор, из которого вытекает музыка. Женщина имеет право выбрать стиль и ритм.
– Главное, чтобы децибел было побольше, – зашелся новым приступом Бен. – Звуковая волна может захерачить не только по барабанным перепонкам, но и по другой живой плоти. От звука ведь, знаешь, стекло может лопнуть.
Теперь они хохотали не переставая.
– Лопаться не обязательно, пусть лучше танцует в ритме самбы, – выдавил из себя парень.
Хорошо, что они смеялись громко, заливисто, не слыша ничего, кроме своего смеха. Элизабет чуть отделилась от стенки, сделала глубокий вдох, он был необходим застоявшимся легким, шагнула назад, в глубину спасительного коридора, потом сделала еще шаг – сердце, перепуганное, что его обнаружат, затихло и едва колебалось внутри мягких стенок. Еще шажок, снова легкий, носочком нащупывая шершавую поверхность пола. Теперь перенести тяжесть тела на вторую ногу и попытаться сделать еще один шаг. Спиной, вслепую, не оглядываясь, потому что поворачиваться страшно, страшно потерять контроль.
Но контроль она потеряла. То ли скрипнула паркетная доска, то ли она сама неловко оступилась, но смех за углом внезапно затих.
– Что это было? – спросил один голос.
– Где? – не понял другой.
– Шум какой-то. Подожди секунду, подержи бутылку, я…
Но Элизабет не успела дослушать, рука повисла на ручке двери, той самой, неизвестно куда ведущей, ручка вздрогнула, поддалась, дверь тихо приоткрылась, Элизабет проскользнула в узкую щель, тут же навалилась на дверь, нащупала защелку, повернула. Сердце, потеряв контроль, рванулось сразу во все стороны, казалось, оно уже прорвало тонкие стенки, выскочило из груди и теперь неистовствовало во всем теле, покрывая его тряской хаотичных ударов.
Как ни странно, ничего не произошло, никто не пытался открыть дверь, не рвался в нее, не пытался вышибить. Прошла минута-другая, Элизабет прислушивалась, все было тихо.
В комнате было совершенно темно, даже лунный свет не проникал внутрь, видимо, здесь тоже на окнах висели тяжелые, плотные гардины. Пришлось потыкаться с вытянутыми руками, пока глаза не привыкли к темноте, пока не удалось отделить настольную лампу с матерчатым абажуром, пока на ощупь не нашла нестойкий рычажок выключателя.
Желтоватый, мягкий свет поначалу показался неестественным. Потом стало понятно – комната квадратная, небольшая, намного меньше той, где за письменным столом сидел, откинувшись на кресле, мертвый человек. Она была завалена газетами, журналами, какими-то пакетами, ящиками с наклейками адресов.
«Видимо, это комната для почты, – подумала Элизабет. И тут же ответила сама себе: – Какая разница». Она огляделась. На обитой красным деревом стене висел телефон.
Элизабет смотрела на телефон и не могла сообразить – чем он может помочь? Наверное, может, но чем? Потребовалось закрыть глаза, сконцентрироваться. По телефону можно позвонить, наконец всплыла тяжелая, неуклюжая догадка.
«Позвонить, – повторила она за собой. – Но зачем, кому?»
Помогли плотно закрытые глаза, они не пропускали внутрь болезненно желтый, слишком электрический свет.
«Влэд», – прорвалось спасительное имя. И сразу вслед за ним чехарда – мгновенные вспышки воспоминаний: глубокие, полные чувств глаза, в них любовь, обещание уберечь, защитить.
Она подошла к телефонному аппарату на стене, осталось только вспомнить номер. И она его вспомнила.
Он ответил сразу, хотя была глубокая ночь. Будто сидел рядом с телефоном, дежурил перед ним. И голос его был встревоженный, но именно таким ему и полагалось быть, полным ожидания и тревоги. Она не ошиблась.
– Влэд, – прошептала она, не потому что боялась, что ее услышат снаружи, а потому что не могла говорить громче, что-то произошло с голосом, теперь он мог только шептать.
– Да, – ответил он и замолчал, не узнавая.
– Влэд, – прошептала Элизабет снова.
– Лизи, это ты?! – произнес он, как бы не веря, а потом сразу, без перехода закричал: – Лизи, девочка моя, это ты! Ты где? Гд е ты, что с тобой?! Ответь, ты где? Я ждал тебя? Я по-прежнему жду. Ты где? Ты жива?
От кричал, не оставляя перерыва между словами, наезжая словами на слова, она не могла втиснуть свой голос между ними. Потом он, похоже, всхлипнул, но она не была уверена, просто он вдруг замолчал, в трубке раздались хрипы, а может быть, это были помехи.
– Сколько меня не было? – голос так и не оправился, губы выдавливали тихие, чужие звуки.
– Долго, Лизи, очень долго, – слова снова хаотично покатились по проводам, пытаясь обогнать друг друга. – Больше двух месяцев, вернее, два месяца и восемь дней, я уже с ног сбился, не знаю, где и искать. Гд е ты? Ты здорова? Я уже не знал, что и думать.
Она начала шептать в ответ, Влэд не понял, они говорили одновременно, не слыша друг друга, пока она наконец не затихла.
– Что-что? Ты что-то сказала? – переспросил он.
– Меня украли, Влэд. Помнишь, они еще в Бредтауне пытались, но ты им помешал. Так вот, они украли меня, а потом держали под наркотиками все это время, я только что пришла в себя. Я была без сознания, они поставили капельницу и подкармливали меня всякими растворами, чтобы я не умерла от голода. Но я была без сознания, иначе я бы позвонила тебе раньше, Влэд. – Она устала, шептать было тяжелее, чем кричать.
– Девочка моя, – похоже, он снова сорвался на плач.
– Забери меня отсюда, – получилось совсем тихо, Элизабет подумала, что он не услышит, но, наверное, он услышал.
– Ты где? – закричал он. – Скажи, где ты? – Чем тише говорила она, тем громче приходилось кричать ему. Как будто их общий звуковой уровень должен был оставаться неизменным.
– Я в доме, я не знаю, где он находится. Большой трехэтажный дом, кажется, деревянный, там еще железные ворота… – Она сбилась, то ли голосу не хватало дыхания, то ли дыханию – голоса. – Я только что убила человека, Влэд. – Он молчал, и она добавила: – Застрелила, Влэд. Он мертв.
И только сейчас, когда она произнесла последнюю фразу, Элизабет вдруг в первый раз осознала: она убила человека. Лишила жизни. Он был, существовал, дышал, говорил, смотрел, смеялся. А теперь его больше нет. Потому что она убила его. Значит, она убийца. Почему-то ей стало страшно, задрожали руки, и она снова проговорила:
– Я застрелила его, слышишь Влэд.
Но он, похоже, не слышал.
– Гд е он? – крикнул он.
– Он в кресле, в соседней комнате, – невпопад ответила Элизабет.
