Долорес Палья - Где ты, любовь моя?
Я конечно же читала про голод. Незадолго до этого я как раз перечитывала Оруэлла, но никогда в жизни мне не доводилось встречаться с теми, кто страдал от голода, как Милош. Его огромное тело, под два метра ростом, предполагало солидный вес, но было худым и изможденным. В то воскресенье я приготовила обед и ужин и могла бы готовить завтраки, обеды и ужины каждый день, но ему надо было «изучать катехизис». В то время он мог отлучаться только в среду вечером да по выходным.
Первые недели, в ноябре и декабре, прошли спокойно, без всякого шума и суеты, под знаком зарождающейся любви.
Один раз мы с ним ходили в театр. Мы смотрели «Occupe-toi d'Amйlie» в «Мариньи» с Жаном Луи Баро и Мадлен Рено. Клод ходил с нами и после спектакля повел нас съесть по тарелке лукового супа на Ле-Аль. В другой раз мы ходили на концерт Сеговии. До этого я понятия не имела о том, что Милош без ума от Сеговии и вообще обожает испанскую музыку и много о ней знает. Меня поражало другое - как в его жизни с войной, концлагерями, голодом и семинарией вообще появились такие вещи, как любовь к испанской музыке.
Постепенно мы узнавали друг друга, и Милош стал более уверенным в себе, более открытым. Я чувствовала, что нашла в Милоше такую любовь, о существовании которой даже не подозревала, как будто моя привязанность к этому исхудавшему высокому парню была бесценным и очень хрупким даром, посланным из далекого далека.
- Я буду скучать по тебе все каникулы. Как бы мне хотелось, чтобы ты тоже поехал. Мать Клода совсем не будет против.
- А как бы мне этого хотелось! Но мой кузен приезжает из Гейдельберга специально, чтобы повидаться со мной. Я не могу разочаровать его.
- Да, полагаю, ты прав. И все же глупо упускать такой случай расслабиться, понежиться на солнышке…
Я ехала в Канн с тяжелым сердцем, хотя не желала признаваться в этом даже самой себе. Перед отъездом я заглянула к Жану в «Кафе дю Миди», оставила там посылку с консервированным мясом и маслом и попросила передать ее Милошу на Рождество. Я не могла уехать в Канн и бросить его со столовской едой и тремя тысячами франков.
Поздно ночью, свернувшись калачиком в углу неотапливаемого вагона, я поняла наконец, как сильно я влюблена. Влюблена по уши. В голове у меня все перемешалось, и остались только вопросы, на которые не существовало ответов.
Глава 9
Канн встретил меня теплом, ярким солнцем и средиземноморской зеленью: лавр, розмарин, сосны. Сонный загорелый Клод ждал меня на станции. Мимоза и апельсиновые деревья, пальмы и финики, виноград и жасмин. После серого, туманного Парижа трудно было поверить, что Лазурный Берег - не плод истосковавшегося по лету воображения.
В комнатах нижнего этажа полыхали камины. Клод притащил с собой Филиппа и американского фотографа, Алана Kappa. Моник с Фредом были рады увидеть меня в добром здравии и тут же отправили на кухню, где полным ходом шли приготовления к англосаксонскому Рождеству. Индейка, пирожки с тыквой, пирожки с фаршем, рождественский пудинг, клюквенный соус, каштаны. Все это совершенно не подходило к засахаренному картофелю, но мы с Аланом отказались встречать Рождество без этой американской нотки в празднике. На Рождество собралось шестнадцать человек за огромным испанским столом, накрытым в довольно эксцентричном стиле.
После всех приготовлений Kapp окинул взглядом стол и рассмеялся:
- Загляни сюда редактор журнала «Дом и сад», у него наверняка нервный припадок случился бы.
Рождественские деревья тоже были представлены в избытке. Я лично украсила одно в саду, Клод - в гостиной, Фред изготовил деревянное и водрузил его на террасе, причем его произведение оказалось вне конкуренции. Мы играли в теннис под ярким рождественским солнцем или бродили по порту в свитерах. Сыграли в казино, выиграли в шары, но продулись в рулетку. Я никогда раньше не бывала в казино и поняла, что не в состоянии сконцентрироваться на игре. Напряженность прирожденных игроков, завсегдатаев казино, забавляла и постоянно отвлекала меня.
Вечеринка на Новый год? Зачем? У нас каждый день был праздником. Какой смысл устраивать нечто особенное? Включили в меню шампанское, только и всего. Собралось человек двадцать, по большей части соседей. Кто-то играл на пианино, и мы танцевали. Кто-то принес целую прорву пластинок. Шампанское скоро кончилось, и мы пили розовое вино из запасов Фреда - его собственного изготовления.
Я смотрела на Моник, на Фреда, на Клода и думала о своем отце. Они были так на него похожи. Ни в их, ни в его доме никогда не было настоящих раздоров и разлада. Несчастья словно обходили их стороной, потому что у них имелся врожденный ген счастья, дар, с помощью которого можно противодействовать любым напастям. Я была безмерно благодарна им за ту любовь, за то тепло, которым они меня одаривали. Как и Тор.
Еще два дня - и назад в Париж. Я возвращалась одна. Клод и Филипп собирались провести несколько дней в Женеве, с родителями Филиппа.
Я написала Милошу и попросила встретить меня на Лионском вокзале. Последние солнечные лучи, мимоза и апельсиновые деревья, и ночной поезд мчится в Париж.
И вот он стоит на перроне, высокий, бледный, худой, на лице - его бесподобная улыбка.
- Салют.
- Салют.
- Здорово выглядишь. Такая загорелая. В Канне все время солнце светило?
- Просто фантастика! Мы загорали на террасе. А на Новый год ходили на море. Надо было тебе тоже поехать. На Рождество за столом собралось шестнадцать человек. Мама Клода - просто ангел.
- Да, понимаю. У тебя такой восхитительный загар. А у нас дождь поливал. Солнца совсем не было.
- Поехали на Драгон. Думаю, мадам Ферсон все еще в отъезде. Мы можем пошуметь.
- Клод не с тобой?
- Нет, он остался. Я вернулась на несколько дней раньше.
- Зачем? Надо было остаться, насладиться солнышком. Ты только погляди, какой в Париже ужас…
И я поглядела на него:
- Нет, совсем не ужас.
Мы стояли и смотрели друг на друга, потом он отвел взгляд и взял мой чемодан.
В квартире я попросила его дать мне немного полежать в ванной, прежде чем взяться за приготовление обеда.
- Давай я все сделаю, пока ты будешь плавать, - предложил Милош.
- Нет, не беспокойся. У меня все в чемоданах. Иди книгу почитай или еще чем-нибудь займись. Я быстро.
Когда я вышла из ванной, он крепко спал, повернувшись лицом к стене. Я тихонечко подкралась к кровати, осторожно наклонилась над ним, чтобы не разбудить, и принялась разглядывать его спокойное лицо, подбородок, который во сне не казался таким упрямым, мягкую, как у ребенка, линию рта, разметавшиеся по подушке волосы, прекрасные очертания почти девичьих скул. Но ничего женственного в нем не было. Огромный рост, широкая кость, худой, но сильный; сильный, несмотря на эту ужасную худобу.
