Ева Модиньяни - Миланская роза
Сильвано протянул Сортени пачку рисунков:
— Когда будет время, передай наброски Лилиан, пусть посмотрит. Да и ты взгляни…
Лилиан Купер была не только приятельницей Санджи, но и крупнейшим покупателем. Мнение президента торговой сети «Купер и Тейлор» имело огромное значение.
Галеаццо взял рисунки и спросил:
— А тебе-то они как? Нравятся?
— Дрянь! — вздохнул Санджорджо. — Ничего у меня не вышло…
Как ни тяжело было Сильвано признаться, но он действительно именно так оценил свою последнюю работу.
Галеаццо взглянул на друга: узкие голубые глаза Сильвано, обычно исполненные грусти, сверкали от досады.
«В его взгляде погасла улыбка», — подумал Сортени.
Ему хотелось обнять Санджи, как в те времена, когда их соединяла страсть, но для Сильвано все давно кончилось. В их отношениях не было места для банального возврата к прошлому. Никто не знал Сильвано так хорошо, как Галеаццо: Санджи родился в провинции, он рос в тяжелой, грубой атмосфере, где не признавали полутонов и отвергли юношу. Мягкий с людьми, преданными ему, Сильвано был жесток и безжалостен с теми, кого ненавидел, и умел взять реванш. Сейчас блестящие голубые глаза Сильвано покраснели от напряжения и бессонных ночей, его терзала неудача, но Галеаццо видел в нем первого человека в мире моды. Когда-нибудь Санджи победит всех.
Кто-то постучал в дверь. Только один человек осмелился бы им помешать — Рауль Летициа. И действительно, в кабинет заглянул юноша.
Сильвано словно опалили жестоким огнем, когда он встретился взглядом с Раулем.
— Что ты тут делаешь? — резко спросил Санджи.
— Ничего… — без всякой обиды произнес Рауль и не без иронии добавил: — Можно войти?
— Входи же! — ответил Сильвано, обезоруженный таким наивным ответом.
Сортени тут же встал и уже в дверях распрощался с Раулем:
— Еще увидимся, Рауль!
— Пока! — отозвался юноша.
Молодой человек подошел к Сильвано, присел на ручку кресла и провел пальцем по густым бровям Санджорджо, смотревшего на него с грустной улыбкой.
— У тебя уставший вид, — прошептал Рауль.
Он взял стакан Санджи и отпил глоток.
— Это пройдет, — ответил Сильвано, стараясь выглядеть равнодушным.
— А я тебя уже месяц не видел, — печально произнес юноша.
— Я же сказал: нам больше не следует встречаться, — напомнил бесстрастным тоном Санджи.
Рауль не слушал друга. Он вел себя ласково и настойчиво, как ребенок, который во что бы то ни стало хочет добиться своего. Он был красив какой-то нежной, чуть порочной красотой.
— Я думал, умру за этот месяц, — капризно произнес Рауль. — А вчера в Ла Скала ты даже не пожелал поздороваться со мной…
— Мы же решили больше не встречаться, — сказал Санджорджо, но, судя по тону, он уже готов был уступить.
— Так отец решил, а я тут ни при чем, — сказал юноша.
— Я согласен с его решением, — заметил Санджи.
— Когда Всевышний приказывает, даже великий Санджорджо падает на колени, — поддел друга Рауль.
— Я это сделал для твоего блага! — с трудом сохраняя спокойствие, возразил Сильвано.
— Не надо цепляться за оправдания, — упрекнул его юноша и, прижимаясь к Санджи, добавил: — Я здесь, а остальное не имеет значения.
— Я дал слово.
Сильвано был из тех людей, что не любят нарушать данное слово.
— Моему отцу? — усмехнулся юноша.
Рауль был против решения отца, он лишь подчинился отцовской воле.
— Да, твоему отцу, — подтвердил Санджи.
У него перехватило дыхание, и он тщетно искал в себе силы, чтобы прогнать Рауля.
А юноша спокойно произнес:
— Риккардо Летициа внушает тебе страх. Ты его боишься…
Действительно, сын еще не встречал человека, который осмелился бы не подчиниться его отцу, Риккардо Летициа.
— Если я кого и боюсь, так это тебя, — произнес Сильвано с глубоким вздохом и поднялся с кресла.
— Ты говоришь правду? — прошептал Рауль, и горячая кровь запульсировала у него в висках.
— Да, я боюсь тебя, — повторил Санджи.
Присутствие Рауля сбивало его с толку, мешало рассуждать здраво. Он нервно зашагал к двери, словно собирался уходить, но вернулся и снова сел в кресло.
— И потом, я дал обещание, — напомнил Сильвано.
— У великого Риккардо Летициа хватает других забот, — прошептал Рауль.
Он соскользнул с ручки кресла, опустился на пол у ног Сильвано и положил голову на колени другу, ожидая, что тот погладит его по волосам. Когда Рауль был маленьким, мать часто ласкала так сына.
— Ты меня не спрашиваешь, где я все это время был, — произнес юноша, бросив жалобный взгляд на Санджи.
— Я знаю где, — ответил Сильвано. — Далеко от меня… И я так по тебе соскучился…
— И я тоже, — признался Рауль.
— Отец знает, что ты здесь?
— Рано или поздно кто-нибудь ему донесет… Тебя это огорчает?
Оба замолчали. В их душах воцарился мир и покой.
— Ты устал, — прошептал Рауль, вглядываясь в глаза друга.
— А ты похудел… и выглядишь нездоровым, — заботливо произнес Санджорджо.
Рауль не стал рассказывать Сильвано, что сбежал из психиатрической больницы в Лимбиате, куда его отправил отец с помощью одного из князей дель Форо, обратившись к не очень щепетильному судье и представив медицинское заключение врача, друга семьи Летициа. Согласно заключению Рауль представлял опасность для общества и для самого себя: порочные связи, злоупотребление алкоголем и наркотиками. Все это была ложь чистой воды. Мальчишкой Рауль пару раз курил с друзьями «травку», но очень быстро бросил, поскольку наркотики на него совершенно не действовали. Единственное порочащее репутацию семьи знакомство Рауля — это знакомство с Сильвано Санджорджо.
Санджи уступил юноше и лишь спросил:
— Почему ты вернулся?
— Потому что ты мне нужен, — ответил Рауль глухим голосом и подставил Сильвано губы для поцелуя.
Глава 10
Сильвано Санджорджо запер кабинет и поднялся на лифте в свою квартиру, на верхний этаж. Он прошел прямо в гардеробную, сел на мягкий пуфик и начал расстегивать пуговицы на рубашке. Он устал, и головная боль обручем сдавила лоб. Санджи уже принял две таблетки аспирина, но легче не стало. Сильвано попытался сделать массаж, которому его обучил специалист по шиацу. Он легко массировал пальцами виски, и ему вроде бы стало легче.
Санджи поднял взгляд к зеркалу и улыбнулся собственному отражению. Потом надул губы, поднял брови, оскалил зубы. Великий модельер строил гримасы тому идеальному образу, что создали из него журналисты, засыпав льстивыми эпитетами.
