Ники Пеллегрино - Итальянская свадьба

— Что-то отца твоего нигде не видно, а? — сказал старик, присев напротив нее за столик. — Никак почуял, что мне сегодня повезет.

Пьета улыбнулась:

— Папа ненавидит, когда его обыгрывают в карты.

— Он ненавидит, когда его хоть в чем-то обыгрывают, cara, и так было всегда.

Эрнесто и ее отец знали друг друга с тех пор, как молодыми людьми пытались пробить себе дорогу в большом незнакомом городе. Ровесники, оба уроженцы южных горных деревень, они особенно сдружились на почве беззаветной любви к красному вину и картам. Пьета вспоминала, как они сидели за этим столиком, когда она была еще совсем маленькой. Иногда они смеялись, часто кричали, а порой и ссорились, но всегда вовремя мирились, и карточные баталии продолжались.

Потом ей пришла в голову мысль: если отец и делился с кем-нибудь, это мог быть только Эрнесто. Отодвинув тарелку в сторону, она наклонилась к нему:

— Не знаю, говорил ли тебе об этом папа, но в последнее время мы с ним не очень-то ладим, — сообщила она ему.

— Да? Что ж, иногда с ним бывает непросто, с твоим отцом. И у тебя тоже характер дай бог, я думаю. — Эрнесто засмеялся. — Все итальянцы ругаются. Я бы не стал особенно беспокоиться.

Пьета стала прикидывать, как бы половчее сформулировать следующий вопрос.

— Он ведь беседует с тобой, верно? И многим с тобой делится? — наконец спросила она.

Эрнесто кивнул:

— Да, делится. А что?

— Если бы тебе была известна причина их вражды с Джанфранко Де Маттео, ты бы сказал мне?

— А, эта давняя вражда… — Эрнесто покачал головой. — Если бы ты знала, сколько раз я пытался из него вытянуть, что именно за этим кроется. Но он повторяет мне то же, что, как я подозреваю, говорит и тебе. Это, мол, вопрос чести, уважения и оскорбления достоинства, и произошло все много лет назад.

— Он должен был сказать тебе больше, — раздраженно бросила Пьета.

— Но не сказал, и, если честно, не могу понять почему. В любом случае это его дело, а не мое.

— Значит, это все, что тебе известно?

Эрнесто задумался:

— Твоя мать случайно обмолвилась кое о чем много лет назад, когда еще работала официанткой у твоего отца.

— И что она сказала?

— О, точно не помню, но у меня сложилось впечатление, что это имеет какое-то отношение к сестре Беппи.

— Изабелле?

— Да, точно.

Пьета не узнала ничего нового. Она не сомневалась: старик должен знать что-то еще.

— Но что? — продолжала настаивать она. — Что могло произойти такого ужасного, что они до сих пор, все эти годы, не хотят иметь друг с другом ничего общего?

Эрнесто вздохнул и, поманив пальцем официанта, велел ему принести стакан красного вина.

— Знаешь, ты смотришь на это не совсем правильно, — мягко сказал он.

— Неужели?

— Ты смотришь на это со своей колокольни, а тебе следует взглянуть на это глазами твоего отца. Ты выросла среди всего этого изобилия. — Он обвел рукой «Маленькую Италию». — У тебя всегда была еда на тарелке и башмаки на ногах. Когда мы росли, все было совсем по-другому.

— Я знаю.

— Попытайся представить себе это, Пьета. Иногда у нас дома еды совсем не хватало, моя мать ставила на середину стола одну на всех тарелку со спагетти, и тому, кто меньше всех говорил, доставалось больше всех.

Пьета улыбнулась. Подобные истории из прошлого она уже слышала от своего отца.

— У меня было больше братьев и сестер, чем у Беппи, так что мы, пожалуй, жили беднее — впрочем, особой разницы ты бы не заметила. Мы никогда не ели досыта. Нам не покупали игрушек. Малышом я играл с камушками в дорожной пыли. Мои братья ради забавы ловили угрей или певчих птиц, а мать готовила их на ужин, чтобы поставить хоть немного лишней еды на стол. — Он отхлебнул глоток вина из стакана. — Я до сих пор помню, каково это — вечно ходить голодным. Такое не забывается, знаешь ли.

Пьета оглядела морщинистый лоб Эрнесто, его реденькие волосы, толстый живот. И с трудом представила его себе вечно голодным молодым человеком.

— А потом мы покинули наши деревни и приехали сюда. — Эрнесто полностью погрузился в воспоминания. — Мы не чурались тяжелой работы и хотели добиться успеха. Твой отец занял денег, всем рискнул. Он работал не покладая рук, и днем и ночью. Когда ты родилась, твоя бедняжка мать практически его не видела. Она сидела наверху в их крохотной квартирке, совсем одна, с грудным малышом на руках.

— А потом она очень быстро родила Адолорату, да? — Пьету всегда занимал этот вопрос.

— Это была ошибка со стороны твоей матери, большая ошибка. Неудивительно, что… — Эрнесто вдруг замолчал и покачал головой. — Так что, видишь, Пьета, не пытайся судить отца со своей колокольни. Мы родились в разных странах и в разные времена.

— И все-таки мне хотелось бы знать, — настаивала Пьета, — оттуда взялась эта вражда и что случилось с бедняжкой Изабеллой.

— Может, когда-нибудь я тебе все расскажу.

— Сомневаюсь. — Пьета встала. — Пойду посмотрю, не нужна ли Адолорате моя помощь. Сожалею, что тебе не удалось перекинуться с папой в карты, Эрнесто. Но я передам ему, что ты приходил.

Вместо того чтобы отправиться прямо домой, Пьета прогулялась по рынку. Побродила по рядам, заполненным ненужными ей вещами: дешевыми духами, нейлоновыми тряпками, электроникой сомнительного качества. Она купила матери пучок подсолнухов, а затем повернулась, чтобы идти домой.

— Пьета! Подожди меня.

Ее догонял Микеле. В руках он держал две пластиковые сумки, до отказа набитые зеленью. Он улыбнулся:

— Ты сегодня не работаешь?

Пьета тревожно огляделась по сторонам:

— Нет-нет, не работаю.

— У тебя есть время присесть на минутку и выпить по чашечке кофе?

— Нет, Микеле, я не могу, извини.

Он с недоумением посмотрел на нее:

— Все нормально?

— Да… Нет… Понимаешь, вся проблема в том, что мой отец придет в ярость, если узнает, что я с тобой разговаривала. Все дело в этой глупой вражде, знаешь ли. Мне очень жаль, но я не могу выпить с тобой кофе.

— Старики такие упрямые, правда? — Микеле явно погрустнел. — Спустя все эти годы, наверное, можно было помириться.

— Знаешь, я с тобой полностью согласна… — Она пожала плечами. — Но что я могу поделать? Давай просто держаться подальше друг от друга, так будет проще…

Удаляясь от него вдоль рыночных рядов, Пьета обернулась. Микеле стоял на том же месте, где они расстались, крепко держал свои пластиковые пакеты и глядел ей вслед. Похоже, он даже не заметил, что начал накрапывать дождь.

К тому времени, как Пьета добралась до дома, слабый летний дождик перешел в настоящий ливень. Порывы ветра сотрясали деревья, и вода потоками лилась по сточным канавам. Промокшая и иззябшая, она заторопилась на кухню, неизменно самую теплую комнату в доме. Но отца там не было.