Ребекка Пейсли - Полночь и магнолии
Взгляд каждого был прикован к этим двум слугам, которые должны были открывать двери часовни. Но никто из присутствующих так пристально не всматривался, как Сенека.
Восхищение и гордость бились внутри его: Пичи была самой прекрасной женщиной в королевстве. И об этом вскоре станет известно каждому. И не только это. Ее наряд был восхитителен: прост, но очень элегантен. Ее наряд — это комплимент ее природной красоте. Швеи превзошли в мастерстве все ожидания.
Пичи будет выглядеть с головы до ног как принцесса.
Сенеке казалось, что целая вечность прошла до того момента, как открылись двери часовни. Первым, кого он увидел в проходе, был лорд Фонтегрил, один из королевских советников, которого выбрали посаженным отцом. Он выглядел взволнованным и обеспокоенным. В следующую минуту Сенека понял, почему.
Пичи шла, спотыкаясь, рядом с лордом Фонтегрилом. У Сенеки рот раскрылся от изумления. На голове у Пичи был латунный канделябр! На нем было столько много сияющих бусин, что она едва удерживала канделябр на голове. Вот почему лорд Фонтегрил поддерживал ее за талию, в тот момент, как она вошла в часовню. Как она сама не старалась удержать это «сооружение», ей все же пришлось остановиться, чтобы поправить громоздкий «шпиль».
И ее платье. Глаза Сенеки расширились. По всему полотнищу юбки были пришиты сотни сияющих бусинок. Солнечный свет отражался от них, и Сенека увидел, что бусинки образуют имя: С-Е-Н-Е-К-А.
Он не поверил своим глазам. А поднявшийся из толпы шепот очень задел за живое.
Жизнерадостная, ничего не подозревающая об убийственных для себя мыслях возлюбленного, Пичи любовалась им.
Одетый согласно традициям Авентины, он был в элегантном белом костюме с золотыми эполетами на плечах. Крупные золотые пуговицы были пришиты к костюму, а брюки украшала с обеих сторон золотая тесьма. Через грудь шла алая атласная лента, усыпанная медалями и золотыми орденами. У левой ноги висела сияющая золотая шпага, ручка которой была украшена драгоценностями. Поверх головы Сенеки была корона.
Пичи даже оступилась, когда увидела Сенеку. «Боже, — подумала она, — он выглядит, как самый настоящий могущественный принц».
Но, восхищаясь им, в душе она молча проклинала его.
Больно было сознавать, что королевский двор затратил все средства на свадебный наряд принца. С головы до ног он сиял. Единственным утешением для нее была мысль, что ее собственный свадебный наряд тоже стал блистательным. Но только не благодаря ему! Усилием воли она спрятала свой гнев. Это был день ее свадьбы. Она выходила замуж за самого красивого мужчину на всем белом свете, и после церемонии ее будут звать Принцесса Пичи.
Принимая во внимание все эти великолепные обстоятельства, было бы глупо омрачать этот день.
Когда она достигла ступенек, ведущих к алтарю, лорд Фонтегрил подал ее руку Сенеке. Взгляд ее излучал счастье. Она ослепительно улыбнулась, глядя в глаза своему возлюбленному, но тут же отвела взгляд в сторону, наткнувшись на его холодный взгляд. Ее радость сразу же улетучилась.
Сенека уставился на подсвечник, стоящий на ее голове, соображая, что сияющие камни вокруг ее «короны» были хрусталем из люстр. Клей, которым она их приклеила, еще не высох. Одна из хрустальных бусинок соскользнула и готова была вот-вот упасть в ее волосы, которые были красиво уложены в прическу. Он сильно сжал ее руку, гнев закипал в нем.
— Что ты сделала со своим нарядом? — прошептал он, не раздвигая губ.
— Я превратила его в наряд моей мечты, — ответила она, натянуто улыбаясь. — Чем говорить мне это, ты бы лучше радовался, что я не пришила слова «черт с тобой». Ты знаешь, эта мысль промелькнула у меня. А теперь помоги мне подняться по этим ступеням. Моя одежда чертовски тяжелая, и я чуть не падаю.
— Еще бы, — процедил он сквозь зубы. — У тебя люстры на юбке, а канделябр на голове.
— Я не надела бы канделябр на голову, если бы ты дал мне мою корону, — закончила она.
Сенека помог ей подняться на последнюю ступеньку и остановил напротив недоумевающего лорда Реверенда Чарликарта.
— Мы обсудим это после, Пичи, — сказал Сенека четко.
— Давай не будем, — сказала она мягко и улыбнулась. — Сегодня день примирения друг с другом.
— Мы будем это обсуждать, — сказал Сенека повелительным тоном.
— Хорошо, — сказала Пичи, дотронувшись до подбородка, — но запомни одну вещь, Сенека. Ты меня разозлил и не жалуйся на то, что получишь в ответ!
Королевский банкетный зал, где давали свадебный обед, был роскошным. Стены ослепляли белым и золотистым шелком, но доминирующим цветом помещения был ярко-желтый цвет. Действительно, каждое атласное кресло вдоль обеденного стола было покрыто желтым Дамаском. Изящный стол был накрыт большой скатертью. На ней были сервированы хрустальные фужеры. Огромный золотой канделябр и великолепная подставка для фруктов, украшенная ангелочками и изумрудными папоротниками — все это радовало глаз.
Масса благоухающих желтых роз, величественные золотые приборы и приборы из китайского фарфора завершали прекрасную картину декорации.
После того, как Тиблок усадил короля, Сенека препроводил Пичи на противоположный конец стола помог ей усесться и занял свое место рядом с ней.
Только после того, как королевская чета расселась, лакеи в ливреях пригласили гостей. Наступил вечер, и банкетный зал освещал свет двух каминов и множество высоких длинных белых свечей. Праздничная атмосфера наполняла зал. И хотя сама обстановка вызывала радость, напряженное состояние присутствующих было тяжелее, чем туман с океана, который покрывал Авентину.
Король Зейн, ничего не говоря, наблюдал за всеми. Гости все еще оставались молчаливыми, многие из них низко склонили свои головы. Пичи чувствовала себя не в своей тарелке и решила отвлечь себя едой. Она никогда не видела такого изобилия пищи. Кажется все, что есть вкусного в мире, находилось на этом столе. И она была голодна. Сначала она целый час простояла в галерее, приветствуя аристократов Авентины, пришедших поздравить ее и Сенеку.
В ее первый бокал был налит французский ликер. Она посмотрела на Сенеку, интересуясь, может ли она попробовать его. Он все еще сердился на нее, но она была слишком голодна, чтобы улаживать с ним отношения прямо сейчас. Зато чуть позже, когда она наелась, она заявила, что он может повесить свое высокомерие себе на ухо и закрутить его дважды в трубочку.
— Собираются ли они поставить кувшины с этим французским ликером на стол, Сенека, — спросила она.
И хотя они сидели на некотором расстоянии от гостей и никто не мог слышать их разговор, Сенека сказал громким голосом:
