Элизабет Эштон - Розовая мечта
И оставалась еще проблема — в чем пойти. Она безнадежно перебирала свои немногочисленные платья — они годились для отпуска с Жерменой и выглядели даже миленько, но ни в коем случае не являлись вечерними туалетами, подходящими для ужина с миллионером и парижским Кутюрье. Тут на глаза ей попалась «Грёза».
Она извлекла платье из чехла — мягкая струящаяся ткань так и просилась в руки. Но Чармиэн не смела надеть его: это стало бы вызовом тому, чьих насмешек и замечаний она боялась больше всего на свете. Однако и он сам, и Леон убеждали ее, что это платье принадлежит ей. И для такого случая оно было словно специально сшито.
Она натянула его через голову — в большом зеркале отразились абрикосового оттенка шея и руки медные волосы и переливающиеся складки оттенков морской волны. Она снова оценила, насколько оно прекрасно. Нет, она не могла его надеть — это было бы слишком вызывающе в доме, где ей надлежало оставаться скромной гостьей.
Стук в дверь возвестил о приходе Рене; она была восхитительна в новом наряде, белом с золотом. Чармиэн оторвалась от своего отражения в зеркале и посмотрела в глаза мадам Себастьен. Рене, очевидно, была в восторге.
— Я забыла про это платье, — сказала она, — сегодня оно на редкость уместно. Я пришла предложить вам какой-нибудь свой наряд, но ничего лучше «Грёзы», конечно, не может быть. Вы выглядите превосходно, дорогая.
— Но я не могу его носить, — вздохнула Чармиэн, — вы разве не помните? Это же… его мне отдал мистер Димитриу.
— Ну так он будет рад увидеть вас в нем, — заявила Рене, — людям нравится, когда их подарки ценят. — Она бросила оценивающий взгляд на девушку. Вам нужно какое-нибудь украшение на шею. Пойдемте со мной, у меня есть ожерелье, которое придаст вашему туалету законченный вид.
Чармиэн покорно проследовала за ней в соседнюю комнату, готовая уже надеть «Грёзу». Спальня Рене причудливо сочетала старину и модерн — на стенах были старинные гобелены, мебель была резная, а на окнах современные модные занавески. И очень современные по дизайну две сдвинутые кровати с безукоризненным сине-белым бельем. Глаза Чармиэн округлились, она подумала: «Может Рене хочет сделать ее мишенью для насмешек». Девушка в ужасе прогнала эту мысль. Что за подозрительность! Эта женщина искренне добра к ней.
— Рене! — взмолилась Чармиэн.
Прозвучал гонг к обеду, и обе заволновались. Гонга Девушка еще не слышала, поскольку обычно Себастьены обходились без подобных формальностей.
— Господи, мы опаздываем! — воскликнула Рене, — Вот, дорогая. Это подойдет сюда отлично, — И она протянула подвеску из лунного камня на золотой цепочке.
Чармиэн машинально приняла драгоценность и примерила ее, а Рене, защелкнув ларец, одобрительно кивнула.
— Вот теперь хорошо, — сказала она и заторопилась. — Пойдемте, мы не должны заставлять их ждать.
Взволнованная Чармиэн проследовала за ней к лестнице.
Мужчины и мадам Себастьен-старшая ждали их в холле. Леон и Алекс смотрелись очень элегантно в превосходно сшитых смокингах, пожилая женщина была в сливового цвета бархатном платье и старинных кружевах выглядела она светской дамой до кончиков ногтей. Широкая лестница позволяла Рене и Чармиэн спускаться рядом друг с другом. Леон был в восхищении, Алекс же слегка насмешлив.
— Я польщен, — объявил Леон, — ваша красота стоит моего искусства. Вы обе прекрасны, мои милые.
— Греческие богини, — подмигнул Алекс, — Афродита и… ну, не знаю — нет не Гера. Фигура вашей жены, Леон, слишком стройна для царицы небес.
— Психея, — внесла свою лепту старая дама.
— Тогда Леон, должно быть, Эрос, — заметил Алекс. — А я, разумеется, Пан.
— Полубог-полузверь, — задумчиво протянул Леон, — очень вам подходит, мой друг. — Он слегка злорадствовал.
— А не таковы ли мы все? — произнес Алекс. — Искра Божья в куске глины.
— Пока вы философствуете, обед остынет, — заявила старая дама. — Вашу руку, молодой человек.
Алекс поклонился ей с преувеличенной любезностью, а Леон, выставив локти, пошутил:
— Поскольку в мужчинах у нас недостаток я заявляю права на обеих богинь.
В таком составе процессия проследовала в столовую.
На длинном полированном столе, застеленном кружевной скатертью стояло старое столовое серебро и красное венецианское стекло, в центре возвышалась тяжелая ваза с фруктами. У Себастьенов, помимо модельного бизнеса, были и другие источники доходов, а этот замок со всем содержимым был куплен еще дедом Леона. Своей древней славой дом этот был обязан герцогскому роду, утратившему свое величие во времена революции, но он избежал разграбления, поэтому серебро и посуда остались с тех времен. Мягко мерцали свечи, расставленные на столе, тяжелые занавеси были раздвинуты, и сквозь открытые окна в комнату проникали ароматы сада, выращенного трудами мадам Себастьен-старшей.
История этого замка пленила Чармиэн; здесь она почувствовала прелесть и обаяние старинного поместья. Вот так, должно быть, здесь было всегда: мужчины в черном и блестящие дамы при свечах неторопливо вкушают диковинные блюда.
Леон сидел во главе стола, а Рене тактично уступила свое место справа его матери. Она сидела слева от мужа, Алекс рядом с ней, а Чармиэн, поместившаяся напротив, испытывала некоторый дискомфорт под его лукавым взглядом. «Он как будто удивляется тому, что я нахожусь здесь, — подумалось ей. — Впрочем, я и сама этому удивляюсь. Все это словно во сне. Только бы он не кончился».
— Леон говорит, что берет вас в свое дело, — обратился к ней Алекс. — Это будет очень удобно. Поскольку ваши размеры абсолютно те же, что и у моей сестры, он будет использовать вас, создавая для нее одежду.
Когда он говорил это, то оглядывал ее обнаженные руки и плечи так, что ей захотелось вылить на него свой бокал вина.
— Чрезвычайно удобно, — сухо заметил Леон, — но я планирую найти для мадемуазель работу получше. Вряд ли ей понравится быть манекеном для вашей сестры. Хотя ей многому еще предстоит научиться.
— Ну разумеется, — с чувством произнес Алекс, и девушка вся вспыхнула.
— Вы не так поняли мсье Себастьена, — выпалила она вдруг.
— А вы уверены, что вполне понимаете меня? — спросил он, вскинув брови.
— Давайте не говорить о делах, — вмешалась пожилая дама, почувствовав напряжение. — Может быть, мистер Димитриу расскажет нам о своем греческом острове. Я слышала, что, к сожалению, он скоро будет подвергнут коммерциализации.
— Я становлюсь филантропом, — он бросил колючий взгляд на Чармиэн, — неправильно было бы пользоваться всеми прелестями островной жизни лишь для собственного удовольствия.
