Светлана Хмельковская - Запах вечера
Так что, если приехал в страну в чем был, то есть без бабушкиных миллионов, — ты обречен на средний уровень. Никто не говорит, что это плохо, это хорошо, это то, о чем мы мечтаем здесь, где этого нет, но, получив, понимаем, что это все, предел и потолок — жизнь расписана до пенсии и после нее, до логического конца. У нас возможны варианты, как в ту, так и в другую сторону.
Пока я говорила только о социальном положении и материальном уровне. А теперь о душе... Может быть, в процессе достижения хорошего среднего уровня, стабильности и материального благополучия ты и изменишься. Может быть, ты станешь «западным» уже в этот период, и процесс ассимиляции пройдет органично. Может быть, у тебя до такой степени не будет времени что-либо чувствовать и анализировать, что ты даже ничего не заметишь. Наверное, слава Богу. Худший вариант, если будешь продолжать быть обнаженным, до боли в сердце русским, и воспринимать эту жизнь как часть, что-то временное, а на самом деле это-то и будет целое. Ты наденешь их маску лицемерия, но она не станет твоим лицом, не срастется с тобой, и по вечерам ты будешь отдирать ее, и привыкнешь так. Ты будешь тосковать по жизни...
Возможный выход: транквилизаторы, алкоголь, ночные звонки на родину. Но ты понимаешь, что это не выход.
А процесс европеизации так и не произошел, не ужился со славянской ментальностью, если она, конечно, была. Ведь люди-то разные. Некоторые рождаются более западными, на родине испытывают дискомфорт и в Запад вписываются органически. Бывает и так. Но я о другом варианте, о том, самом худшем, когда человек все понимает, когда ему больно, когда он думает, надо ли платить за комфорт ценой собственного «я», так ли он важен. И не говорите мне, что для нормального человека возможен вариант жизни на Западе без потери собственного «я». Если человек, конечно, не Солженицын и не Ростропович, потому что они могут и не потерять. Так то ж они...
Я не хочу терять свою живую душу, я боюсь, что там можно не заметить этого процесса — тебя убаюкают благами, и все произойдет само собой. Ты будешь зарабатывать деньги, устанешь, и однажды решишь в отпуск не лететь домой, чтобы увидеть друзей, близких, говорить, говорить, говорить. А полетишь на Канары и ляжешь на песок. Это первая ласточка. Потом, однажды прилетев домой, поймешь, что не терпишь грязи и перебоев с водой. Потом станешь задавать вопросы: «Как вы здесь вообще живете?». Потом станешь читать западные статьи о русском криминалитете, проституции и пьянстве, потом эта информация вытеснит другую. Подпитки родиной не будет, ты перестанешь, в конце концов, без необходимости разговаривать, научишься считать деньги (даже если никогда не умел). Ты перестанешь делать что-то просто так и для кого-то. Начнешь читать их газеты вместо наших книг. Начнешь с пивом и орешками в руках смотреть их телепередачи — вместо посиделок с друзьями и водкой на кухне, как было у нас, когда каждый рос в разговоре и споре, где рождались истины, не говоря о том, что было просто тепло на душе. На душе будет уже не тепло и не холодно, и никогда — горячо. Там будет кондиционер, поддерживающий «оптимальную температуру». Ты станешь неуязвим для страсти, для любви, для боли, для счастья, для движения. Процесс завершен. Ты хочешь так?
Маленький городок на границе, уже с немецкой стороны. Поздний вечер застал их там — придется заночевать. Лиля отправилась бродить одна. Еще и не так уж поздно, но, конечно, пустынно на улицах — городок готовится ко сну, укрываясь добротным немецким одеяльцем. Она силится понять, чего здесь больше: немецкого или швейцарского, и есть ли кусочек Италии. Города на границе всегда интересно сочетают в себе черты соседей и собственные. Национального духа здесь не почувствуешь, но смесь — это тоже интересно.
Она заглядывает в окна. За ними чья-то жизнь: мерцают голубые экраны телевизоров, люди ужинают, разговаривают, ссорятся и спорят — живут. А ты так можешь? Можешь выдержать чье-то постоянное мелькание на твоей, на «вашей» территории? Жить вместе, наверное, самое сложное. Ты не хочешь сложного, обыденного, будничного, бытового — не хочешь это с кем-то делить. Я все это сделаю сама и тихо — в своей закулисной жизни. И мне не надо помощи. Придите потом, когда будет все готово, и я устрою вам праздник, и будет хорошо, я вам гарантирую. Только раньше назначенного времени не надо, не надо заставать меня в «неподиумной» жизни, она ведь и у меня, как у каждого человека, есть, только я не хочу, чтобы ее кто-то видел. Комплексы? Перфекционизм? Да вам ведь, в принципе, все равно: возьмите результат, черновики я оставлю себе.
И все-таки, как говорит мама, что-то в ней не так. Мама. Опять потянуло домой. Вовремя, нечего сказать. Ты только пересекла границу страны, которая отчаянно пытается занять какое-то место в твоей жизни, которая дает тебе работу и уверенность, комфорт, чистоту и покой, а также балует и ласкает, и требует взамен совсем не много, что вполне в состоянии дать любой человек. Ты обижаешь ее и не ценишь, ты не прощаешь ей ничего — того, что она такая, какая есть. Ее под тебя не сделают — и не должны. Езжай домой, дорогая, со всеми своими душевными томлениями и приступами удушья.
Потянулась «их» жизнь. Она работала. К счастью, это отвлекает, заполняет жизнь (жизнь?), это можно терпеть, если впереди брезжит свет свободы — срок окончания визы. Как странно, что для многих наоборот.
Но ты рассуждаешь так, потому что это у тебя есть. Есть возможность чередовать глотки воздуха с погружением. А между ними, кстати, лучшее, что есть в жизни (после любви, конечно!), — путешествия. Эти ценности не меняются даже с возрастом, с которым меняется многое, не только твое лицо в зеркале. Ценность здоровья выходит на первый план. Честолюбие и амбициозность замедляют свой бег и переходят в кордебалет на сцене жизни. Они уже не нужны «во что бы то ни стало». И с возрастом все больше хочется денег. Путешествий хочется всегда, они, как лето, — так же бесспорно хороши; они, как взаимная любовь, — кто бы отказался? Они — как праздник, на который не всегда попадаешь, но всегда стремишься попасть, радостно спеша на звуки музыки и свет окон там, где он. Это притягивает, как салют в вечернем небе.
Сейчас до этого (от этого?) далеко. Венеция вспоминается как далекий сон. Наступили будни. Я карабкаюсь по дням — с одного на другой, — а они все длиннее и скучнее. Я никому не нужна со своими вымышленными проблемами, претензиями и характером. Алкоголь не помогает, сознание либо упорно цепляется за жизнь и отравляет ее, либо полностью покидает тебя, и счастья уже не помнишь, поэтому не веришь в него. Главное, что кроме проблемы сокращения времени, никаких других проблем он не решает. И ты это знаешь.
