Клаудиа Кроуфорд - Любовный квадрат
– Ты понимаешь – смущены! Они ужасно молоды, ты ведь знаешь.
Он начал раздевать ее.
– Смущены, что мы любовники и не можем сдержать чувств до более подходящего момента?
– О, Ник…, – ее шея и грудь покрылись красными пятнами. – Возможно, это смущает меня.
– Джорджина, если ты, действительно, так стесняешься, я уйду. Очень просто.
– Нет, пожалуйста.
Он усадил ее себе на колени и дал выпить глоток вина.
– Послушай, что я хочу сказать. Это твой дом. Ты сдаешь им две комнаты и позволяешь пользоваться гостиной, кухней, ванной, разрешаешь бродить по всему дому, кроме этой спальни, она – запретная зона.
– Я знаю, дорогой, но…
Он положил ей в рот кусочек ветчины и предложил еще вина.
– Ты боишься, что они услышат нас? Она кивнула.
– Подумай сама, Джорджина. Представь, как полезно для их образования слышать, чем мы занимаемся, и как возбуждающе для нас знать, что они слышат.
Возбуждающе? Да, возбуждающе, но нет, она не может забыть выражение лиц Моны и Эми. Ей слишком хорошо известно сиротское чувство тех, кого бросили. Заниматься любовью сейчас, все равно, что есть роскошный обед, когда изможденные бедняки прижимаются носами к твоему окну.
– Извини, Ник, я не могу.
Мгновение он задумчиво смотрел на нее, потом начал одеваться. Не в силах вынести его уход, Джорджина бросилась в кровать и накрылась одеялом с головой.
– Не будь такой дурой, – его тон был нежным, в противоположность жестким словам, – ты идешь со мной.
Молча, они быстро оделись.
– Куда мы пойдем?
Было уже поздно. В такое время пабы закрываются. Он взял бутылку вина.
– Знаешь, что спросила меня сегодня одна из моих туристок? Она флиртовала со мной. Уверен, ее муж в Кливленде считает женушку чертовски привлекательной. Я привел их к Альберт Мемориалу и пытался увлечь захватывающим любовным романом королевы Виктории и принца Альберта. И в этот момент она заявила, что ей плевать на историю и что единственный англичанин, который ее интересует – это твой покорный слуга, помилуй меня Господь!
– Она была пьяна?
– Только от вожделения. Когда я доставил их на вокзал, она сунула мне в руку записку. Написала, что хочет заняться со мной любовью на ступенях Альберт Мемориала.
Не удивительно, что он ненавидит свою работу.
– Хорошенькая идея.
Он заглянул глубоко в ее глаза, словно обдумывая брошенное вскользь замечание и подыскивая ответ.
– И я так полагаю.
ГЛАВА 3
МОНА
Господь наказывает ее. Она неподвижно лежала на узкой кровати, глядя в потолок, и безнадежно мечтала очутиться в Нью-Йорке. Голова трещала, желудок взбунтовался против непривычной пищи, поданной Ником. Она не хотела шотландской ветчины, плавающей в оливковом масле, с крошечными кусочками черного хлеба. Если уж есть копченую лососину, она бы заказала горбушу на поджаренной хрустящей булочке с плавленым сыром, сладким бермудским луком и пластиком лимона. Вот чего бы она хотела.
Совсем не понравились и крабы, при одной мысли о них затошнило. Ей хотелось гамбургер. Жареного мяса с морем кетчупа. Сэндвич с беконом, помидорами и майонезом. Ей хотелось банановый коктейль с фисташковым мороженым. И еще Теда, одноглазого медвежонка, которого она оставила в прошлом, как жертву на алтаре ее новой взрослой жизни актрисы. Тогда Мона смело распрощалась с детством. А теперь ей хотелось к маме.
Бог наказывает ее за грехи: ложь и зависть. Вранье – это первое. Она рассказывала всякие небылицы сколько себя помнит, маленькие выдумки, остроумные истории, над которыми смеялись взрослые. Но такое! Вся ее поездка в Лондон – обман. Началось это довольно невинно, как раз перед весенними каникулами. Все девчонки собрались поехать в какие-нибудь замечательные места. Эстер – к бабушке и дедушке на Ямайку, на остров Ямайку, а не Ямайку в районе Квинс, где у тети Этель был магазин сладостей. Сильвия – в Голливуд, к кузену Джоэлу, который стал агентом и устроил ей приглашение на кинопробы. Лоис – в Вейл, на горнолыжный курорт, и так далее, у каждой – восхитительные перспективы, в то время, как она… Она провела каникулы с родственниками в Бредли Бич на побережье Джерси.
Это несправедливо. Когда занятия возобновились, и пошли разговоры о планах на лето, Мона небрежно объявила, что собирается в Лондон, на летние курсы Драматической Академии. Вранье, конечно, глупая ложь, рожденная завистью и ужасной потребностью быть особенной. Мона не собиралась обманывать – просто сорвалось с языка. Она даже не писала в Академию узнать, как можно поступить на курсы и сколько это стоит. Если бы девчонки не вытаращили глаза от зависти, она бы быстренько все забыла и послала запрос на летнюю работу в кемпинге на побережье.
Проблема оказалась в том, что представление было слишком хорошо разыграно. Одноклассницы не только поверили, они сбросились, чтобы купить ей подарок – портативный магнитофон. Разве не обалденно? Мона собирается в Лондон! Учиться в Королевской Академии Драматического Искусства! Скоро она сама начнет верить в это, или в возможность как-нибудь добиться такого чуда. Мифы о знаменитостях изобилуют историями об их очаровательных хитростях. Восходящая звезда, приглашенная на роль в вестерне, всегда врет и говорит, что, конечно, умеет ездить верхом. Дебютантка, которая не смогла пробиться на прием к продюсеру, переодевается официанткой на очередной вечеринке, добивается его внимания, получает роль и выигрывает приз Академии киноискусства.
На самом деле Мона не планировала попасть в Лондон. К началу занятий в сентябре она придумает какое-нибудь драматическое объяснение отмены поездки. Но тут Господь решил преподать ей урок. Одна из подружек позвонила к ним домой, подошла мать, и та поздравила Рахиль с удачей Моны. В результате – материнский восторг, предсказание колоссального успеха, билеты на самолет и тысяча долларов на расходы от них с бабушкой.
Вот тогда и надо было признаться. У нее нет причины ехать в Лондон. Страшно подумать, что случится, когда выяснится правда. Ее мать? Бабушка? Девочки, которые сбрасывались на магнитофон и просили передать их восторженные поздравления Ванессе Редгрейв и Джулии Кристи? Она, конечно, попытается поступить в Академию, это понятно, но что они скажут, если ее не примут, и чем ей заниматься два летних месяца? А сейчас, сверх того, возник Ник Элбет. Она чувствовала себя так, словно ее сбил грузовик. Мона никогда не встречала подобного мужчины. Парни, которых она знала, были либо милыми еврейскими мальчиками с соответствующими именами типа Сеймур, Мюрей, Эд, либо американскими парнями со Среднего Запада, обычно, Сонни, Скотти или Бады. Ни один из них не выглядел, не говорил и не произвел на нее такого впечатления, как Ник Элбет.
