Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что
Соломон потерся о его колено и вздохнул от блаженства.
Вдруг чья-то рука легла на плечо Чипа, и он услышал голос Джона:
— Не помешаю беседе? Ну и забрались же вы, еле нашел!
Чип вскочил, порывисто обнял друга и в глазах его прочитал искреннюю радость от этой встречи.
— Наконец-то! Ну, как ты? — с неподдельным участием спросил он.
— Да вот, съездил, пообщался с Коррэтом, решил некоторые вопросы… Ну, а пока мы можем продолжать отдыхать и путешествовать.
— За чем же остановка? — обрадовался Чип, заметив, что приятель видимо «переварил» уже семейный конфликт и не держит зла за то, что близкий друг не стал в тот момент на его сторону.
Как и собирались, Джон и Чип отправились в Италию. Недолго обсуждая маршрут, решили отдать восторженную дань красотам Венеции.
Обосновавшись там, как-то незаметно сошлись с семейством лорда Кэрлью, тоже приехавшим из Лондона любоваться дивным городом.
И тут у Чипа появился новый повод для беспокойства: дочь лорда Кэрлью, Кэролайн, прелестная и в высшей степени модернизированная девятнадцатилетняя особа, была явно неравнодушна к Джону и активно расставляла для него сети своего очарования.
Кэролайн была современнейшей из современных девиц; экзотический цветок, который при всей своей изящной хрупкости имеет крепкие корни. А почвой, в которую этот цветок крепко пустил корни, была среда, где царит принцип: «Пользуйся в настоящем всем, чем можно». Кэролайн была преисполнена холодным и злым презрением ко всему «старомодному» и жадно стремилась брать от жизни все ее радости и сильные ощущения. Если этому мешали нужды и интересы других людей, она небрежно отметала их прочь, смеясь серебряным сардоническим смехом.
Такой цветок мог цвести точно так же и какие-нибудь полвека назад, но в те времена он распускался лишь в тепличной атмосфере так называемого «высшего света». Такие экземпляры были редки, казались слишком опасными и могли привлечь разве только страстного коллекционера. В наши же дни, куда ни глянь, качаются изящные и коварные головки этих ядовитых цветов.
Выращивание их превратилось в культ. Кэролайн, можно сказать, была верховной жрицей этого культа.
Она выросла среди людей, стоявших на одной из самых верхних ступеней социальной лестницы, ее окружали богатство и роскошь. Выгодный фон! Прибавьте к этому красоту, очарование, победительную юность и самоуверенность — и вы поймете тревогу Чипа.
Кэролайн можно было презирать, смеяться над нею, но не замечать ее было невозможно — и она знала это.
Отец ее долгое время занимал важный пост в Египте. Это был человек, всецело поглощенный своей политической деятельностью. Леди Кэрлью представляла собой милую и бесцветную женщину, с которой не считались даже собственные дети, — и была трогательно гостеприимна.
Кэролайн никто не мешал следовать ее вкусам, не замечал ее выходок. И она становилась все более блестящей и более испорченной.
Как все подобные экзотические создания, она обладала тонким чутьем и быстрым умом, и могла кого угодно смутить. Она инстинктивно «угадывала» людей, а ум и ловко замаскированная неискренность делали ее опасной.
У Чипа душа не лежала к этой девушке. Он с каким-то смутным раздражением поглядывал на короткие золотистые кудри, тонкое, заостренное книзу личико, на длинные брови и еще более длинные ресницы. То, что ее движения напоминали своей красивой четкостью и стремительностью мелькания сверкающей рапиры, что ее низкий голос чаровал — еще усиливало в Чипе неприязнь к Кэролайн.
Он встречал ее в Лондоне раньше, и как он мысленно говорил себе, «видел все ее кривлянье и шутки».
Эти «шутки» нравились, однако, многим блестящим и умным людям. Они забавляли. Но на Чипа не производили никакого впечатления. Кэролайн не нарушила его душевного спокойствия.
Не то было с Джоном. Он увлекся сразу. И казался вполне довольным, таская за Кэролайн какие-то варварские пестрые подушки; не проявлял никакого нетерпения, если его звали завтракать и оставляли дожидаться полчаса, пока не влетала Кэролайн с объяснением, что она «наблюдала, как нищий араб с дьявольской ловкостью морочил толпу».
Ему явно нравилась ее манера душиться какими-то странными и сильными духами, запах которых кружил головы многим, но оставлял равнодушным Чипа.
И, наконец, Джон восхищался «взглядами» Кэролайн, что уже совсем изумляло Чипа, спрашивающего себя, как можно до такой степени поглупеть от любви?
Кэролайн и Джон проводили вместе целые дни. Кэрлью могли бывать, где им было угодно. Их имя открывало все двери, за которыми находились чудеса и застывшее великолепие дворцов. В числе сотни талантов Кэролайн было и уменье разбирать древние манускрипты. Она проводила целые дни в палаццо Борджиа, переводя эти манускрипты Джону. Были там поэмы, скандальная хроника, любовные истории, фантастические выдумки, мудрые изречения и древние заклинания. В комнате, где Джон и Кэролайн читали все это, был мраморный пол, розовые мраморные стены, а над тусклыми окнами спускались бледно-зеленые и оранжевые занавеси.
Кэролайн в пальто с громадным воротником из леопардовой шкуры сидела на золоченой, потускневшей от времени табуретке и работала, а Джон курил и смотрел на нее. Общение с этой девушкой утоляло разом и его любовь к красоте и тщеславие. Он был еще настолько юн, что ему импонировала «известность» и нравилось вращаться в сфере этих известных и «избранных» людей.
Кроме того, с некоторых пор он жаждал какого-нибудь «приключения», чего-нибудь нового, во что мог бы окунуться с головой. И нашел его в дружбе с Кэролайн.
Он не знал хорошо, что чувствует к этой девушке. Но одно сознавал ясно: она будит в нем желания. И думал об этом со странным, недобрым цинизмом.
Другой приманкой, еще более непосредственной, было видное положение ее отца. Джон и лорд Кэрлью питали друг к другу большую симпатию. Джон обладал той открытой простотой и приветливостью, которая так нравится пожилым людям в молодежи… Лорд Кэрлью иногда приходил пить чай с семьей и гостями на залитой солнцем террасе, и всегда это кончалось тем, что они с Джоном отделялись от остального общества, чтобы потолковать о новостях в утренней газете.
Чипу оставалось кое-как убивать время с подростком Дерри. Чип не завидовал Джону, но ему ужасно не нравился оборот, какой принимали дела. От внимания Кэролайн не ускользало ничего. Ее забавляло скрытое недовольство Чипа.
— Бедный сэр Фолькнер трепещет за вас, Джон, — сказала она однажды вечером, после обеда. Чип некрасиво побагровел — даже уши у него стали малиновые.