Георгий Громов - Наизнанку. Московский роман

Настал мой черед. Я вылезла на сцену и, о мой бог, мои ноги налились свинцом и другими металлами. Было ощущение, что перед собой я вижу 100 тысяч наблюдающих глаз, Я сама видела себя со стороны: нелепый, а точнее ни к месту одетый бело-синий сарафанчик с изображением каких-то летних бабочек, белые туфли на десятисантиметровом каблуке больше моей ноги на полтора размера (своих у меня не было и пришлось одолжить у школьной подруги, волейболистки Фаины). Мне вроде бы даже слышались хриплые хихиканья в мой адрес.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– А-александра, – тихо, как мне показалось, ответила я.

– Александра! А можно я буду обращаться к тебе Алекс?

– Ну, ОК!

– Просто ты похожа на Алекс!

– Ладно, Алекс так Алекс.

– Хорошо, Алекс, я – Игорь.

– А вас тоже можно как-нибудь обозвать? – уже уверенней спросила я.

Игорь заулыбался:

– Ну, в принципе, как хочешь, так и зови, только не Гоша и не Гога, ненавижу эти идиотские имена. Ладно. Диджей! – и он щелкнул пальцами.

Пошла музыка. Игорь быстро добавил:

– Расслабься, представь, что здесь никого нет, только ты одна и эта музыка, и у тебя на душе просто охуительно. Давай.

Его слова меня воодушевили. Правда, под эту медленную музыку первые секунд двадцать я не знала, что делать с этим железным шестом. Но, закрыв глаза, начала ловить темп, и ноги не были уже такими тяжелыми, и я даже стала обволакивать ими этот шест и гладить себя по ним, поднимаясь выше, к трусикам. Мне это определенно нравилось, пусть все получалось неумело и уж точно не возбуждающе, но, в первую очередь, меня волновали свои собственные ощущения. Музыка была как теплая река. Голубая и прозрачная. И в этой реке я занималась любовью сама с собой и понимала, что мне одной очень хорошо. На безоблачном небе палит жаркое живое солнце, и капельки воды впитываются в мою загорелую кожу.

Но музыка закончилась. Я открыла глаза и увидела, что стою у шеста в одних трусиках, а рядом небрежно лежат мои платье и лифчик.

– Очень, блин, неплохо, ты пока оденься, а потом поговорим, ОК? – сказал Игорь.

– ОК!

Одевшись, я спустилась к нему.

– Отлично, Алекс. Смотри, у нас система такая: есть дневная работа, с 14–00 до 20–00, и ночная – с 21 и до последнего клиента, то есть всегда по-разному. Я хочу, чтобы ты пока поднабралась опыта и поработала днем. Днем не так много народа и, конечно, ощущение стресса меньше, чем ночью, плюс, ты будешь ходить ко мне на занятия по пластике и стрип-танцу несколько раз в неделю, ну, а там увидим, как пойдет. Хотя я уверен, у тебя должно получиться. Ты завтра выйти сможешь?

– Завтра? Ну, наверно да, смогу, а что насчет одежды на сцене?

– Лучше без одежды. Шутка. На самом деле все просто: короткие прозрачные платья, юбочки, шортики. Некоторые девчонки даже пошили себе деловые бизнес-костюмы на липучках, которые отстегиваются в один момент. Ну, ты все сама поймешь и увидишь, стрип-кайблы сможешь купить прямо здесь, а деньги можно отдавать в рассрочку, так многие покупали вначале. Со временем тебе сошьют платье по твоему эскизу, у нас есть свои портные. Да, Алекс, и насчет волос, распусти ты их и убери этот пионерский хвост.

Я тотчас сняла резинку.

– Вот так намного лучше. Ну все, до завтра. Ты приходи к часу, пока то да се.

– А вы завтра будете? – не знаю, зачем спросила я.

– Да я каждый день здесь.

Он

Время шло, и я завершал свою жизнь в маленьком сером Городе. Хотя было еще одно маленькое дело. Я оставлял Олю одну, без себя. Не сказать, что сильно дергался по этому поводу или бился в истерике, но понимал, что детство остается здесь, вместе с пирогами, безе, и кучей воспоминаний.

Как же я не любил эти прощания, но повторял себе, что это нужно просто пройти. Я зашел в старый прохладный подъезд на первом этаже пятиэтажного кирпичного дома, нажал на кнопку звонка. Из соседней квартиры веяло специфическим запахом, его даже трудно описать. Что-то вроде прелости вместе с древностью и ноткой уксуса. Помню, мы с Морисом думали, что необходимо для того, чтобы вытравить этот гнилой запах. Надо открыть все окна и использовать десяток разных освежителей, от морской волны до ромашки, хотя вряд ли и они помогут. Либо сделать капитальный ремонт, выкинуть все и сменить все коммуникации, тогда, может, сработает. Собственно говоря, так Оля и поступила через энный промежуток времени, когда купила соседнюю квартиру, но я этого перерождения уже не видел. Она открыла дверь, и я зашел.

– Сделай мне чай.

– Он уже горячий, тебе в большую или в маленькую чашку?

– Маленькую.

Оля была, как всегда, любезна, заботлива, мила и аккуратна, что вроде бы радовало меня, а может, и нет. Она наливала кипяток и, не поднимая глаз, спросила:

– Когда ты едешь?

– Завтра утром, – пробурчал я, не делая ударений и не выделяя слово завтра.

И тут началось то, чего я боялся больше всего и чего избегал.

– Ты понимаешь, что это конец? Мы вместе уже не будем!

Она поставила передо мной кружку, над которой поднимался белый теплый пар.

– Подожди, – сказал я уверенно. – Не надо так траурно, все будет хорошо, я поеду на время, обоснуюсь, и ты приедешь ко мне. Все, что мне нужно в данный момент, это твоя поддержка и понимание, все то, что ты так хорошо умеешь делать.

Она смотрела на меня своими синими огромными глазами,

– Ты так говоришь, потому что хочешь утешить меня. Думаешь, я ничего не понимаю? Я тебя знаю наизусть. Ты же ни одной задницы не пропустишь! Какое «приедешь ко мне»?! Тебе это не надо будет, забудешь, кто я такая, через час, как приедешь в столицу.

– Не говори ерунды, – перебил ее я. – Ничего я не забуду, сказал перевезу, значит перевезу, даже если сопротивляться будешь. Да пойми ты, я должен ехать, я тут не смогу, что меня ждет здесь, если останусь? Ну, может, что-то и ждет, – добавил я, поразмыслив. – Только меня так не устраивает. Пойми, я часто рассуждал, что хочу быть независимым, чтобы на меня равнялись и следовали своей высшей цели, озираясь на мои поступки, понимаешь? Хочу, чтобы за спиной говорили, мол, это настоящий мужчина, достойный и смелый, и он сделал сам себя.

Мне даже понравилось, как я сказал. Я был доволен собой и даже гордился своими ораторскими способностями.

Во взгляде Оли можно было прочитать очень многое, но я просто отпивал поостывший сладкий чай и старался не смотреть на нее.

– Ты меня любишь?

– Люблю, зачем спрашиваешь? Ты же и так знаешь.

– Если любишь, не уезжай, я чувствую, это начало конца.

– Я тебя люблю, но ехать надо, и клянусь тебе, что как только у меня все наладится, ты приедешь ко мне, и мы будем вместе, но сейчас не тормози меня. Я должен, я обязан.