Елена Зыкова - За все уплачено
На том и порешили. Через две недели Вася устроил на весь двор отходную, упились желающие и вдрызг, и всласть, а северянин сел на поезд и укатил в Тюмень.
Пришла осень, а писем от Васи не было. Но Наталья каждое утро трепетно бегала к почтовому ящику и продолжала готовиться к своему отъезду на Север. По этому случаю что-то продала, что-то перекупила и приобрела теплый полушубок на бараньем меху и утепленные сапоги, грубые и тяжелые, но Наталья считала, что именно в таких и положено ходить на Севере.
В ноябре началась зима, снег выпал. Но потом зима как-то разом повернулась опять на осень, снег сошел, зарядили дожди, Наталье негде было пофорсить своими обновками.
Московская зимняя жизнь оказалась немного потяжелей, чем летняя. Меньше стало всякой денежной халтурки, которую перехватывали в теплые дни, и вообще приходилось всерьез озаботиться своим бытом.
Нинке подвернулось было неплохое предложение работы на меховой фабрике: сиди да обрабатывай кроличьи шкурки. В цеху – тоже хорошо, тепло, светло и чисто, даже музыка играет. Но оказалось, что это производство строгое, все друг за другом подглядывают, чтоб кто какую шкурку, что подороже, не упер. Все строгости заключались в том, что требовалась «трудовая книжка». У Нинки ее еще не было, а выписывать ей новую жестокосердная кадровичка почему-то не пожелала.
По совету Натальи Нинка пошла в партком фабрики, и молодой парень, парторг, наорал на кадровичку, и та собралась было уже оформить ее, как положено, но тут обнаружилось, что работа на фабрике в три смены, днем, вечером и вообще в ночь.
Наталья взбунтовалась.
– Проводи подругу, а уж потом начинай!
– Да когда ты еще уедешь...
– К Рождеству будет письмо! – твердо сказала Наталья и угадала, будто сердцем чувствовала свое счастье.
Но до Рождества Нинку поджидала и вовсе нежданно-негаданная удача. Такое счастье, о котором она и подумать не смела.
Наталья однажды поутру побежала проверять почту, из Тюмени ничего, понятно, не было, а на имя Нинки был прислан конверт, в котором лежало два листочка.
На одном, бланке, было написано:
«Просим вас, Н. В. Агафонова, до Нового года закрыть свой депонент. Расчетный отдел».
На втором листочке были напечатаны слова на пишущей машинке, еле различимые:
«Агафонова, до расчетного отдела и кассы подойди ко мне обязательно. Сама понимаешь. Жду тебя двадцать четвертого числа с утречка. Прораб Николаев».
Ясно было, что Нинку вспомнили на той стройке, куда она сунулась было, чтоб устроиться на работу. Полгода ее ждали и вот наконец поняли, что стройки Москвы без нее никак не обойдутся!
По хмурому виду Натальи было видно, что оба послания ей не понравились, а может, она просто огорчилась, что Нинка получила письма, а она от Васи так ничего и не получила.
– Что такое депонент?
– Деньги на твоем счету лежат.
– Какие деньги? – подивилась Нинка.
– Да уж не знаю!
– И я не знаю. Может, мне туда не идти?
Наталья только плечами пожала, поступай, мол, как сама знаешь, это дело твое.
Ах, если бы прислушалась в тот момент Нинка к этому предупреждению, которое подсказывало ей сердце, если б хоть на секунду призадумалась, что в этом деле, в этом незнакомом слове «депонент» есть что-то страшное и опасное! Если бы да если бы... Но многие беды не миновали Нинку стороной, потому что к сердцу своему она не прислушалась.
Двадцать четвертого, как указано было, снова пошла на знакомую стройплощадку.
Надо сказать, что за это время оба высоченных дома уже подперли крышами небо, строительные краны убрали, а поскольку в тот день ночью подморозило, да и снежком чуть-чуть присыпало землю, то и грязи почти не было видно.
Но дома еще не заселяли, почти в каждом горел свет лампочек без абажуров, и Нинка поняла, что бригада сейчас вкалывает ударно, изо всех сил, чтоб до Нового года сдать эти дома.
Вагончик прораба стоял все на том же месте, но в нем, кроме самого Николаева, никого не было.
– Здрассте, товарищ Николаев, – сказала Нинка.
– Здоров, садись, – ответил Николаев и посмотрел на нее внимательно.
Нинка присела на табурет.
– Приглашение из расчетного отдела получила?
– Ага. От депонента этого?
– От депонента.
– А что с него проку?
– Деньги сейчас пойдем с тобой получать.
– Какие еще деньги? – напористо спросила Нинка.
– За твою полугодовую работу.
– Так разве я работала?
– По нашим, по моим документам – работала! – усмехнулся Николаев и смотрел на Нинку внимательно, словно чего-то недоговорил, а про это «чего-то» ей, Нинке, надо быстренько догадаться самой, и чем быстрей, тем лучше.
– Что-то я не помню, когда у вас убиралась.
– Ты вовсе, что ль, дура? – спросил Николаев с интересом. – Вовсе никакой догадки не имеешь?
– О чем догадка?
– Ты у меня – «мертвая душа»!
– Чего-о-о?
– Через плечо. Не горячо? – хмыкнул Николаев. – Ладно, чего тебе понимать не надо, того и не надо, а то только во вред получится. Пойдем сейчас деньги получать. Паспорт с собой?
– С собой.
– Трудовую книжку тебе оформят там.
– Ой! – встрепенулась Нинка. – Так это ж и совсем ладненько! Я на меховую фабрику устроюсь!
– Если захочешь, – усмехнулся Николаев, встал, запер железные шкафы, собрался выйти, но сел снова. Спросил негромко: – Закон дележки знаешь?
– Знаю, – брякнула Нинка, хотя даже приблизительно не понимала до сих пор, о чем идет речь.
– Тебе двадцать пять, остальное отдашь.
– Ладно.
Что надо было отдавать, что за «двадцать пять» надо получить, Нинка опять же смекнула не сразу. Потом до нее дошло, что она получит двадцать пять рублей. Тоже неплохо к Новому году.
Они вышли из вагончика, уселись в холодный вездеходик и через полчаса подъехали к темному зданию.
– Наше управление, – пробурчал Николаев. – Вопросов лишних не задавай, расписывайся, где положено. Я тебя ждать буду.
Они поднялись по лестнице, со всеми встречными Николаев здоровался, народ был тут суетливый и говорливый, но мужик пер, как бульдозер, и ни с кем для разговоров не приостанавливался.
Довел ее до дверей, обитых клеенкой, и сказал:
– Войдешь и объявишься. Я – Агафонова, у меня депонент. Больше ничего не вякай.
Нинка толкнула двери и вошла в комнату, где у столов сидели четыре женщины, в углу кипел электрочайник, и все полки были завалены бумагами.
– Я Агафонова. Допомент! – решительно сказала Нинка.
– Ждем, ждем! – весело ответила бодрая старушка, вскочила со стула, на котором лежала подушка, метнулась к ящикам, покопалась, выдернула одну бумагу, сказала: – Паспорт, девушка!
Нинка подала паспорт.
Старуха уселась на свою подушку и с какой-то неимоверной скоростью заполнила три бланка подряд.
– Распишитесь здесь, здесь и вот здесь.
Нинка аккуратно вывела свою фамилию, где сказали.
– Распишитесь в трудовой книжке. Она у вас с февраля.
Нинка подумала было, что в феврале еще про это Управление и слыхом не слыхивала, но побоялась, что начнутся всякие вопросы-распросы и она запутается и подведет под монастырь доброго Николаева, который даст ей сейчас целых двадцать пять рублей.
– В ведомости тоже свою роспись.
На этот раз Нинка долго искала свою фамилию, и когда нашла ее, то обнаружила, что в той же строке, где написано «Агафонова Н.В.», стоит еще и запись «старший инженер участка».
И опять Нинка не стала разбираться, что тут к чему, поскольку решила, что все равно не разберется.
– В кассу, – сказала старуха и подала ей небольшой квиточек.
Нинка взяла его и ответила:
– С наступающим вас Новым годом.
– Вас также, – ответила старуха и тут же про нее забыла.
Нинка решила, что квиточек надо сдать в кассу, за что от Николаева и будут получены обещанные деньги.
Но Николаев, который терпеливо ждал ее в коридоре, взял квиточек, вытащил авторучку, вписал туда все, что надо, заставил Нинку расписаться и приказал:
– Теперь до кассы, а потом дележ.
– Где касса?
– Третья дверь налево. Я тебя здесь жду.
Нинка пошла в третью дверь налево, и через три минуты началась сказка.
Молоденькая кассирша, не прерывая разговора по телефону, выхватила у нее квиточек, что-то где-то чиркнула и принялась насчитывать на стол деньги. Трубку она прижимала к уху плечом и кричала:
– Дома я в Новый год!.. А куда?.. Надо подумать. В кассе было жарко, и Нинке все это надоело.
– Получите. Пересчитайте. – Кассирша выкинула на стоечку такую горку деньжищ, какую Нинка в своей жизни не то чтоб в руках не держала, но даже и не видела в натуральном виде, разве что в кино или по телевизору.
С большим трудом удержалась она от глупого вопроса: «Это все мне?» – сгребла деньги, сложила их в сумочку и вышла из кассы.
В голове у нее загудело и на миг мелькнула мысль, что, наверное, тут что-то не совсем правильно, и она получила эти деньги за другую Агафонову, какую-то свою однофамилицу. Но ведь по ее паспорту старуха квиточек писала!
