Наталья Труш - Одиночное плавание к острову Крым
А Наталья не могла плакать. Она окаменела. Ни слез, ни рыданий, ни причитаний. Она то сидела часами, уставившись в одну точку, то носилась как заведенная по дому, собирая вещи в морг мужу. И все это абсолютно молча.
Зато трехлетняя Женька давала дрозда за троих: она орала, не переставая ни на минуту. Ей хотелось, чтобы мама держала ее на руках, играла с ней, разговаривала. А мама не могла выдавить из себя ни слова. Наташка похудела и осунулась за эти дни и безумно устала от огромного количества незнакомых людей, которые что-то делали в ее доме, скользили тенями в тесной прихожей, шепотом разговаривали, пытались с ней обсуждать меню для поминального стола.
Она смотрела на них с мольбой. «Отстаньте все!» – прочитала в ее глазах Марина.
– Отстаньте от нее! – сказала она всем по-тихому на кухне. – Если что-то надо спросить – спросите у меня. А ее не трогайте.
* * *Очнулась Наташка после девятого дня. Марина с Егоркой тогда поселились у нее. Подруга взвалила на себя все заботы о детях и о Наталье, которая все так же молчала, глядя часами на фотографию Левушки в черной рамке. Глаза при этом у нее были сухие, красные от бессонницы.
На девятый день поехали на Южное кладбище, оставив малышей на соседку. Наталья испуганно озиралась по сторонам. В день похорон она кладбище не видела. А тут...
Наталья вопросительно посмотрела на Марину.
– Самое крупное в Европе, – пояснила та.
– Правда, что ли? – с удивлением спросила председатель профкома Чичина, которую прислали с завода для помощи вдове. – Надо же... Самое крупное в Европе...
* * *Когда вечером они остались дома одни, Наталья вдруг сказала тихо:
– Как теперь жить?
Она посмотрела на Марину воспаленными, уставшими глазами.
– Как жить... – Марина тяжело вздохнула, скрывая за вздохом радость: слава богу, заговорила! – Наташ, надо жить. Ты не одна.
– Как теперь жить? – снова сказала Наталья. Она спрашивала у себя самой. И ответа не ждала.
* * *После сорокового дня потекли серые осенние будни, горькие и печальные. Марина старалась загружать Наталью по полной программе. Пока та была занята, как-то забывалась. Даже улыбалась порой. А стоило ей остаться без дела, как она тут же уходила в себя, и Марина видела, как мгновенно наливаются у нее слезами глаза и начинают дрожать руки.
* * *Это был страшный год, год, в котором не было праздников – одни будни. Не было зимы, весны и лета – была только осень, зябкая и стылая.
Они сдали Маринину комнату двум тихим студенткам из Читы и поселились у Натальи. Марина ухаживала не только за их детьми, но еще и за подругой, которая не в состоянии была даже одеться нормально. Наталья не помнила, где у нее лежат колготки, не знала, куда подевалась кофточка, не понимала, сколько надо заплатить за продукты в магазине.
Приходить в себя Наталья стала только через год.
За это время тихие студентки из Читы оперились в Питере так, что соседи по коммунальной квартире стонали от их выкрутасов. Они разыскали Марину и потребовали выгнать злополучных квартиросъемщиц, у которых что ни день, то праздник с мужиками да хороводами и гульба до утра.
За неделю Марина решила все проблемы с соседями, и только собралась найти новых жильцов, как Наталья ей объявила:
– Мариш, не надо никого искать...
– Почему? – Марина удивилась. Деньги, которые она получала от студенток, были хорошей прибавкой к их общему бюджету.
– Я, Марин, к родителям поеду, на Украину. Квартиру здесь я поменяю на хорошую в Донецке. Я не могу больше тут жить. Тут мне все всегда будет напоминать о Левушке...
* * *Наташка меняла свою квартиру долго и мучительно. Продать в Петербурге недвижимость, чтобы купить квартиру в другом месте, тогда еще было нельзя. Квартиры пока не были в собственности. Все, что можно было сделать, – это обменять. И чтобы переехать в хорошую квартиру в Донецке, Наташке пришлось стать звеном в цепочке, в которой, к счастью, звеньев было не так много – только три. Причем одно звено – одинокая бабушка с Невского проспекта, которая должна была въехать в Наташкину квартиру из больших хором с приличной доплатой, в последний момент едва не соскочила с обмена. Бабушка сначала стала заворачивать бóльшую доплату, а когда риелтор Танечка поговорила с ней по душам, оказалось, что бабушка просто боится остаться без доплаты и без квартиры.
В это же самое время граждане Донецка, которые спали и видели квартиру на Невском проспекте, просто били копытом, ведь они давно сидели на чемоданах. Они каждый день теребили бабку, которая взбрыкнула в последний момент, и пытались уговорить ее, тем самым мешая процессу обмена. После их звонка бабка звонила Танечке и рыдала в трубку:
– Я боюсь этих нахальных дончаков! Танечка! Вы должны меня понять! Я – коренная ленинградка, а они мне говорят – «бабка»! Какая я им бабка?! Тоже мне внуки! И вообще, я их боюсь. Может, ну его к чертям, весь этот обмен, а?
Дончаки в это же самое время обрывали телефон Танечки, но им из трубки доносились лишь частые гудки – занято. Наконец они пробивались через эфир и, почти рыдая, жаловались на упрямую бабку.
А Танечка в свою очередь терпеливо внушала им, что если они не прекратят это ненужное давление, то все сорвется, так как бабушка уже готова была пожертвовать внесенным залогом и остаться в хоромах на Невском.
И только Наташка тихонько сидела в своей квартирке, никому не звонила и никого не торопила, а просто ждала. Ей по большому счету было все равно, срастется или нет. Не срастется – значит, она снова впряжется в поиск и найдет в конце концов то, что ей нужно. И она высидела результат. Дончаки наконец перестали дергать питерскую бабку, бабка успокоилась. И когда в очередной раз она получила квитанции на оплату коммунальных услуг и остатки волос у нее на голове встали дыбом от увиденной суммы, она позвонила Танечке и устало произнесла:
– Я согласна.
«Слава тебе господи!» – сказала про себя Танечка и взяла быка, вернее, одинокую бабушку за рога, и уже через два месяца Наташка уезжала на Украину.
Как они прощались на Московском вокзале, Марина не любила вспоминать. Они то плакали, то смеялись, говоря друг другу банальности:
– Какие глупости – расстояние! Всего-то Украина! Не Америка же, правда?
– Правда!
– Мы будем встречаться каждый год, правда?
– Правда!
– И даже чаще! Правда?
– Конечно! Три раза в год как минимум!
И обе при этом знали, что не будут они встречаться каждый год, не получится. Да, Украина – не далекая заграница, но порой расстояние даже в сто километров преодолеть большая проблема. В общем, понимали они, но не признавались вслух о своих сомнениях, чтобы не рыдать. И так было плохо.
