Екатерина Риз - Параллельно любви
— Как ты живёшь?
Марина всерьёз насторожилась. Наградила его подозрительным взглядом, помолчала, выбирая правильный ответ, а после осторожно пожала плечами.
— У меня всё хорошо. А почему ты спрашиваешь?
— Просто так, — удивился он, но тут же исправился: — Я беспокоюсь.
Марина решительно покачала головой.
— Не о чем.
Асадов заметно огорчился.
— Ясно, больше спрашивать не буду.
Марина удовлетворённо кивнула.
Смотреть на Алексея она боялась, даже украдкой быстрые взгляды на него бросать опасалась. А вдруг всё же заметит? Она же тогда со стыда умрёт! К тому же, он так неожиданно спросил её о жизни, что Марина поневоле заподозрила неладное. Даже испугалась в первый момент. Точно знает. Сейчас начнёт расспрашивать её об Аркаше, а ей что говорить? Она не сможет держаться достойно, начнёт нервничать и обязательно скажет какую-нибудь глупость, за которую потом себя долго простить не сможет.
Только бы не спросил, только бы не спросил…
— А работа?
Марина открыла глаза и опять на Асадова взглянула.
— Всё нормально. Клиентов много.
Он улыбнулся.
— Замечательно.
Как давно она не видела, как он улыбается.
— Слышала, наше любимое кафе закрыли.
— Да, слышала. Я была там в последний день их работы.
— Ела вишнёвый торт со сливками.
— Да.
— А я поздно узнал, спустя месяц, наверное. Родители как?
Из-за его лёгкого тона, Марина вдруг разозлилась. Одарила Асадова возмущённым взглядом и едко заметила:
— Тебе лучше знать.
Он быстро посмотрел. Подумал, но всё же попросил:
— Не злись. Просто навещал их.
Она кивнула и отвернулась.
— Марина.
— Зелёный. Поехали.
Алексей нажал на газ и больше к ней приставать не стал. Спустя несколько минут притормозил у подъезда и зачем-то выключил мотор. Они замерли в тишине, Марина понимала, что ей нужно просто открыть дверь и выйти из машины, нечего здесь сидеть, выжидая неизвестно чего. Хотя, почему неизвестно? Очень даже известно — неприятностей. Сердце так громко стучало в груди, что Марина была уверена — Лёшка слышит. И за саму себя так стыдно было, так неудобно.
Алексей выглянул в окно и посмотрел на окна квартиры.
— Калерия как? Я давно её не видел.
— Хорошо. С Томилиным воюет.
— По поводу?
— Что-то где-то там течёт, — неопределённо ответила Марина, не в силах сейчас думать о каких-то дурацких протечках.
— Хочешь, я ему позвоню?
— И лишишь Калерию удовольствия?
Алексей улыбнулся.
— Да уж, лучше на пути не становиться.
— Точно.
— Да.
Как глупо, подумали одновременно.
На лобовое стекло падали хлопья снега, подтаивали и превращались в месиво, которое скользило по стеклу вниз, оставляя неровные мокрые полоски. Марина смотрела на эти ручейки, и чувствовала, как в горле начинает першить. И напомнила себе, что нужно просто открыть дверь и выйти. Собрать всю волю в кулак…
— Марин… — Алексей всё-таки протянул руку, успел коснуться её пальцев, а Марина перепугалась так, что мгновенно нащупала ручку двери и буквально вывалилась из машины. Только мельком на Асадова оглянулась, встретила его несчастный взгляд и дверь захлопнула. По всем лужам, даже не вспомнив о новых итальянских сапогах, рискуя поскользнуться и упасть, кинулась к подъезду. В дверях замешкалась, столкнувшись с кем-то. Никак не могла понять кто это, рвалась в подъезд, боясь обернуться и увидеть, что Алексей всё ещё наблюдает за ней, а она знала, что это именно так.
— Марина. Марина! — окликнули её, и она всё же вскинула голову и посмотрела на мужчину. — Что случилось? — спросил Томилин, разглядывая её из-под нахмуренных бровей. Он возвышался над ней, смотрел сверху вниз, давя своей громоздкостью.
— Ничего, — выдавила Марина из себя и даже улыбнулась, правда, кинув быстрый взгляд через плечо. Машина Алексея как раз развернулась и быстро проехала мимо подъезда, разбрызгав ледяную жижу в стороны.
Томилин проследил за её взглядом.
— Это Асадов?
Марина гневно уставилась на любопытного соседа.
— Нет! И уйди с дороги.
— Подожди! Ты зачем меня Калерии заказала?
— Что я сделала? — Марина настолько удивилась, что даже выглянула из-за подъездной двери, чтобы взглянуть на него.
— А что, скажешь не так? — завозмущался Томилин. — Откуда у неё номер моего сотового?
Марина приоткрыла рот от удивления.
— Понятия не имею. А он у неё есть?
— Представь себе! Террористка какая-то! Она мне звонит каждые полчаса, а мне работать надо! Скажи ей, чтобы отстала, — потребовал он.
Марина смерила соседа задумчивым взглядом, вспомнила про то, что она вроде тоже в протопленной квартире проживает и вполне может подумать о своих правах, а также обязанностях, и строго поинтересовалась:
— А ты зачем нас заливаешь?
Томилин смешно стрющился.
— Тебе не стыдно? Две жалкие капельки!..
Марина лишь пожала плечами и хотела дверь закрыть, но Томилин не позволил.
— Да подожди ты! Скажи ей, что я всё исправлю. Только её слесаря всё равно не пущу, я ремонт недавно сделал, у меня сантехника итальянская.
— Врут.
— Что?
— Врут, что итальянская. Иначе с чего ей течь?
Томилин застыл в задумчивости, а Марина этим воспользовалась и подъездную дверь перед его носом захлопнула.
= 4 =
Она с самого детства ненавидела свою фамилию, даже когда совсем маленькой была, уже стеснялась. Что это за фамилия такая — Косьян. Слишком мужская и косая какая-то. Все окружающие всегда её любили, улыбались ей, умилялись огромным голубым глазам и тёмным волнистым волосам, забавным детским хвостикам, которые она обожала лет до пятнадцати, называли не иначе, как Сонечка, а вот фамилия всё портила. Не спасало даже то, что на взрослых фамилия Косьян производила практически гипнотическое действие. Соня всё равно непроизвольно морщилась каждый раз, когда к ней обращались по фамилии, даже в школе к доске вызывали:
— Соня, Косьян! — а она неизменно вздыхала.
Ну, кто же это выдумал такую дурацкую фамилию?
— Замуж выйду, — заявила Соня родителям, когда ей исполнилось тринадцать. — И фамилия у меня будет красивая!
Отец весело расхохотался в ответ на это заявление. Его громовой смех раскатился по всему дому, и стало как-то по-особенному спокойно, хотя тогда Соня ещё не придавала значения таким мелочам, они были её жизнью, и держаться за них не было необходимости.
У неё была совсем особенная семья. Её папа, такой могучий и простоватый, как говорила про него мама, в некоторые моменты грубоватый, и её мама, хрупкая, изящная, из интеллигентной семьи, которую папа когда-то "выписал" из Ленинграда. Он так всегда и говорил — "выписал" и Ленинград. Никакого Санкт-Петербурга он упорно не признавал. Мама в юности мечтала стать актрисой, поступала в институт, и Соня была уверена, что наверняка поступила бы и стала известной (пусть и не на весь мир, но всё же, она ведь такая талантливая!), но тут судьба её свела с папочкой, который приехал в Ленинград погостить к родственникам. Их настигло великое чувство, и спустя месяц они вместе с мамой отбыли из культурной столицы в провинцию, в далёкий город Бийск, откуда Николай Косьян был родом. Мама любила рассказывать дочери историю их с отцом любви, как они с папой встретились, как он поразил её своей нахрапистостью и бесшабашностью, как они гуляли по Петербургу, ходили в музеи… На этом этапе рассказа всегда вступал папа, если находился рядом, и Соне с самого детства посчастливилось узнать очень много о ленинградских музеях, обо всех картинах и скульптурах, а особенно о памятниках, и о том, какое впечатление они произвели на молодого человека, который впервые приехал в такой большой город. Мама при этом начинала нервничать и грозить веселящемуся мужу кулаком за спиной дочери, краснела, а Соня хохотала, слушая отца.
