На зависть Идолам (ЛП) - К. М. Станич

— И что? — я задыхаюсь, потому что у меня всё ещё не было времени разобраться в своих чувствах, не говоря уже о том, чтобы придумать способ объяснить их кому-то ещё.

— Разве… ты не запала на него? — спрашивает она, склонив голову набок, и её белокурые волосы падают на плечо. — Ну, я имею в виду, ты влюблена во многих парней, но я думала, что Тристан был одним из них.

— Я не влюблена! — выпаливаю я, но это совершенно неправда. Я влюблена. Я просто не уверена… точно, сколько у меня влюблённостей, и все ли они являются здоровыми вариантами. — Лиззи — друг, а не угроза. — Эти слова звучат правдиво, как вслух, так и в моём сердце, и я вздыхаю с облегчением. Даже если я влюблена в Тристана… это не имеет значения. Если он любит Лиззи, то он любит Лиззи. И всё.

В моём животе образуется ледяной комок, и у меня внезапно начинает болеть живот.

— Вам двоим следует подготовиться, — говорит Кэтлин, с улыбкой открывая приоткрытую дверь. — Гости начинают прибывать. — Я киваю, и Миранда стонет, но мы обе встаём, чтобы переодеться. Миранда направляется обратно в свою комнату, а я переодеваюсь в ванной, надеваю мягкое белое трикотажное платье из джерси и босоножки.

Когда я выхожу, Зейд уже ждёт меня там.

— Привет, — говорю я, застенчиво останавливаясь в дверях, моё платье развевается вокруг лодыжек. Он поднимает взгляд от своего телефона, видит меня и улыбается.

К тому же это приятная улыбка, искренняя.

Бабочки завладевают моими внутренностями, рассыпая пыльцу со своих крыльев по всему моему здравому смыслу. Я уже была в таких ситуациях с Зейдом и раньше. И всё же…

— Поскольку меня не будет рядом на твоём семнадцатом дне рождения, — начинает он, садясь и доставая что-то из кармана, — я хотел подарить тебе это.

Я складываю свою грязную одежду в спортивную сумку, а затем направляюсь к кровати, протягивая руку, чтобы взять предмет из рук Зейда. Как только мои пальцы касаются его ладони, он хватает меня и тянет вперёд. Наши тела соприкасаются, и мы падаем обратно на кровать.

Меня окружает его аромат шалфея и герани, дразнящий лёгким привкусом табака и гвоздики.

— Тебе не стоит курить сигареты с гвоздикой, — выпаливаю я, наши лица так близко друг к другу, что наши рты соприкасаются, когда я говорю. Покрытая татуировками рука Зейда обнимает меня за талию, и я чувствую, как его сердце бьётся у меня в груди. — Они убьют тебя, ты же знаешь.

— Может быть, — шепчет он, а затем захватывает мой рот своим, целуя меня с такой лёгкостью, которой я раньше в нём не чувствовала. Это овладевает мной, и не успеваю я опомниться, как тоже целую его. Руки Зейда блуждают по моей спине, но не заходят дальше, как будто он знает, что нельзя переходить границы дозволенного.

В моём сознании мелькают воспоминания о том времени, как это было, на первом курсе, когда у него была установлена камера, чтобы…

Я со вздохом отшатываюсь и сажусь на край кровати, сжимая предмет, который я украла из рук Зейда.

Это пара серёжек, сделанных из медиаторов для гитары.

— Они с моего первого концерта, — шепчет он, тоже садясь, его губы измазаны моей бледно-розовой помадой. — Я выступал на разогреве у какой-то дворовой панк-группы в этом маленьком местечке в центре Санта-Круса. Зрителей было… может быть, человек десять? — Зейд смотрит в пол, его взгляд отрешённый. Когда он снова обращает его на меня, в нём горит страсть, которая заставляет меня покраснеть. — Я почти уверен, что никогда не был счастливее, чем в тот момент.

Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ.

Раздаётся стук в дверь, и Миранда зовёт меня по имени.

— Минутку, — кричу я в ответ, глядя на Зейда. Он кажется… может быть, он немного напряжён? Но большая часть того стыда, который он носил в себе, исчезла. — Ты пришёл сюда целоваться или говорить? — спрашиваю я, протягивая руку и с трудом продевая серьгу в дырочку в мочке уха. Зейд придвигается ближе и берёт это на себя, помогая мне надеть их.

Закончив, он протягивает руку и обхватывает ладонями моё лицо.

— Ты завтра уезжаешь? — спрашивает он, и я киваю. Это ощущается почти горько-сладко, как конец целой эпохи. Я знаю, что это неправда, но есть что-то в мягком солнечном свете, проникающем сквозь окна, криках чаек и плеске океана, что заставляет меня чувствовать себя именно так. — Тогда, я полагаю, нам вроде как… нужно поговорить?

Мой рот сжимается в нейтральную линию, и всё то беспокойство и тоска, которые я испытывала, всплывают на поверхность.

— Я просто не понимаю, как ты мог ненавидеть меня, а потом… — я замолкаю, когда Зейд роняет руки на колени. У него так много татуировок, этих великолепных цветных переливов, состоящих из звёзд, гитар, птиц, музыкальных нот, женщин и бабочек.

— Я не ненавижу тебя, Марни, — говорит он, выдыхая, а затем проводит пальцами обеих рук по волосам. Его изумрудные глаза поворачиваются к моим и ловят мой пристальный взгляд. Я не могу отвести взгляд. — Может быть, сначала, да, так и было.

— Почему? — только это одно слово, произнесённое шёпотом.

— Ты… вошла, привлекая всеобщее внимание. Ты умна, и ты играешь музыку, как богиня. Ты симпатичная и целеустремлённая, и тебе всё равно, какая у кого-то фамилия или сколько у него денег. Ты поступила в Бёрберри, и тебе не пришлось платить ни копейки, и я думаю… у нас сложилось неверное представление о твоей стипендии. — Он смотрит на меня с искренним выражением, запечатлевшимся на его красивых чертах. — Мы действительно хотели, чтобы ты ушла, потому что ты представляешь угрозу всему, что мы знаем и понимаем.

Я пытаюсь сглотнуть, но у меня в горле стоит ком, и я задыхаюсь.

Зейд на мгновение замолкает, наблюдая, как я тереблю серьги пальцами. Это продуманный подарок, то, что нельзя купить за деньги. Я чувствую, что Зейд, по крайней мере, чему-то научился, проводя время со мной. Может быть, мне тоже стоит попытаться чему-нибудь у него научиться? У каждого есть какой-то урок, который стоит преподать.

— А потом — я не уверен, когда именно — мы все начали… проникаться к тебе теплотой, я полагаю? Должно быть, это было сразу после Хэллоуина, я думаю, когда ты заявилась на ту вечеринку с ярко-красными волосами и в костюме дьявола. — Зейд ухмыляется, и я