Три дня с миллиардером - Лея Кейн
— Мне осточертела твоя наглость! — рявкает, зловеще поднимаясь над столом. — Перестань быть скотоподобным ублюдком, или из своей империи я устрою пир для голодных шакалов. Поверь, даже самая трусливая паскуда не побрезгует сожрать кусочек!
Я буквально прирастаю к стулу. Немею всем телом и разумом. Забываю, как дышать и моргать. Даже не сразу замечаю появившегося во дворе Генриха, хотя в его руке очень знакомый чемодан со сломанным колесиком и царапиной сбоку.
— Прошу прощения, я не вовремя? — вставляет он свой вопрос, удачной точкой закончивший этот чудный семейный ужин. — Антон Львович, я привез вещи Катерины, как вы просили.
Только сейчас я понимаю, что он держит мамин чемодан! Ему уже лет двенадцать. Где он только не бывал. Но рассержена я из-за другого. Как Генрих попал в мой дом? Кто дал ему право рыться в моих вещах? Все ли в порядке с мамой?
— Отнеси в нашу комнату, — бросает ему Антон, обхватывая мое запястье горячим кольцом своим цепких пальцев. — Спасибо за ужин, отец. На чай мы не останемся. Вредно на ночь переедать.
Вытягивает меня из-за стола и тащит в дом. Злой, задетый, возбужденный и почти травмированный заявлением отца. Рассчитывал привести сюда Инессу, продемонстрировать кольцо на ее пальце, жениться, унаследовать деньги и власть, но его планы полетели в тартарары.
Заталкивает меня в комнату и нервно дожидается, пока Генрих оставит тут чемодан.
— Предупреди всех наших, что Катерина моя невеста, — велит ему.
Тот награждает меня озадаченным взглядом, но не тупит. Кивнув, выпрямляется перед боссом и скрещивает кисти рук.
— Что-то еще?
— Сообрази Инессе какую-нибудь путевку на море недели на три-четыре. Лишь бы она в городе не мелькала. Выясни, что там у Рината. И пни наших информаторов. Долго они вычисляют имена тех двух недоносков.
Я догадываюсь, что речь о киллерах, но переключаюсь на чемодан. Положив его, сажусь рядом на пол и вскрываю. Обнаруживаю свои вещи, даже белье. Какими же беспринципными говнюками надо быть, чтобы позволять себе трогать чужие женские трусики!
— Вы вломились в мой дом?! — не сдерживаюсь я.
— Мы работаем чисто, — отвечает Генрих без малейшего замешательства. — В вашей квартире полный порядок. Дверь заперта. Родная мать ничего не заметит.
Не верю, что все это происходит наяву. Захлопнув крышку чемодана, ногой отпинываю его, подскакиваю и отхожу к окну. Обняв плечи руками, просто устремляю взгляд во двор, по которому лениво расхаживают вооруженные охранники. Слушаю унылую игру на фортепиано и признаю, что я не выберусь из этой семьи живой. Я уже знаю больше, чем надо. С каждой минутой мои знания становятся дороже проклятого кольца с бриллиантом. Даже если Антон вдруг сжалится и отпустит меня, его отец навеки закроет мне рот. И глаза.
— Пусть Демид выгонит «Бугатти», — распоряжается Громов. — Мне надо проветриться.
— Босс, я настоятельно рекомендую вам не садиться за руль в таком состоянии.
— Свободен, — выставляет тот Генриха за дверь, запирает ее, сгущая в объятой матовым полумраком комнате вязкий мрак нашего уединения.
Я спиной чувствую, как он приближается ко мне. Жестко, агрессивно, по-хозяйски. Его энергия — яд. Кислота. Она прожигает воздух, дырявит мою кожу, разъедает сознание.
Странно как-то. Еще вчера я считала себя взрослой, готовой к чему-то серьезному. А сегодня, оказавшись по другую сторону нашего мира, понимаю, что мне даже вспомнить нечего из своей взрослой жизни. И это чувство беспомощности приводит меня в ярость. Страх постепенно теряет острые грани, превращаясь в глухую стену отчужденности. Я начинаю привыкать, мириться, искать островки безопасности в этой красной зоне.
— Генриху было бы достаточно дежурного «спасибо».
Я медленно втягиваю воздух носом и оборачиваюсь. Антон стоит в шаге от меня. Разглядывает меня цинично, с презрением и насмешкой.
— Кто дал ему право вламываться в мою квартиру? А если бы мама оказалась дома!
— Мои парни профессионалы. Не знаю, что собой представляет твой Радик, раз ты так недоверчива к мужикам. Сфальшивлю, если скажу, что мне не похрен. Просто заруби себе на носу: в моем кругу у парней есть яйца, они держат слово и точно не торчат от запугивания беззащитных женщин в возрасте. — Облизнувшись, Антон проводит по мне озабоченным каким-то скрытым азартом взглядом. — Поехали прокатимся.
Глава 7
На кой черт ему кольцо, если у него есть «Бугатти»?
Ах, да, запамятовала, когда кровь застыла в жилах. Кольцо — дорога в рай, где будут сотни таких суперкаров.
Я уже уяснила, что Антон Громов ни перед чем не остановится. Он помешан на власти. Жаждет, чтобы перед ним пресмыкались и подчинялись. Может, это комплексы, тянущиеся из глубокого сиротского детства. Может, натура. Или вовсе — плоды воспитания криминальным авторитетом.
Моя плачевная надежда однажды получить свободу похоронена заживо. Одного не понимаю: что мешает ему избавиться от меня сейчас? Разделался бы со мной, как с тем несчастным парнем, пулей в лоб, вскрыл бы и готово.
Забрав у Демида ключи, Громов обводит «Бугатти» стального синего цвета подобревшим взглядом. Сложно описать словами экстерьер этого французского зверя. Заостренные очертания машины напоминают наконечник копья. Каплевидная форма корпуса выразительно подчеркивает овал воздухозаборника, окружающего дверной проем. Все линии кузова «зализаны» для уменьшения сопротивления воздуха. Я не удивлюсь, если в ней даже титановые глушители выглядят как картинка. Агрессивный спорт во всей красе.
Демид открывает для меня дверь в салон с роскошной комбинированной отделкой из красной кожи с черным карбоном и полированным алюминием. Я даже в мечтах не уносилась в ночь на такой дорогой машине. Уж слишком недосягаемый для меня блеск.
Сиденье будто сделано специально под меня. В глубоких рельефах боковых и поясничных поддержек сразу чувствуешь себя комфортно, и нет надобности что-то менять механическими регулировками, диапазон которых здесь очень богат.
Я разглядываю приборную панель с центральной консолью. Климат-контроль, медиасистема, дисплей, одомерт. Здесь все какое-то фантастическое, нереальное. Боишься к чему-то случайно прикоснуться, задеть.
В отличие от меня, Громов запрыгивает за руль уверенно, резко, по-хозяйски свободно. По правде сказать, он и смотрится тут гармонично. Словно рожден для этого гиперкара.
Взгляд, которым он вскользь касается меня, обдает меня холодом. Кажется, пора бы к нему привыкнуть. Но всякий раз, когда мы вступаем в зрительный контакт, какой бы продолжительностью он ни был, что-то замыкает. А
