Тьма в его глазах - Ульяна Соболева
– Значит…и этого не будет. Не со мной. Потому что тогда какая разница с кем…верно?
Оттолкнула его руку, отходя к окну, быстро одергивая юбку и застегивая блузку. Услышала, как за ним захлопнулась дверь, и зажмурилась, впиваясь пальцами в подоконник, так привычно прислоняясь пылающим лбом к холодному стеклу. Не могу! Боже! Я так больше не могу…я ломаюсь, прогибаюсь под ним, я скоро не выдержу, и тогда что от меня останется?
Я так не хочу опять умирать. Мне страшно. Мне до безумия так страшно снова почувствовать адскую боль потери, что я лучше буду задыхаться и плакать от неудовлетворенного желания, чем собирать по осколкам свою растоптанную гордость после того, как он меня выкинет в корзину как «отработанный материал».
Но именно с этого дня что-то изменилось. Я ожидала, что он разозлится и его снова отшвырнет от меня на несколько шагов назад, но нет, случилось с точностью до наоборот. Он сменил тактику…или принял для себя какое-то решение.
Только перед этим окунул меня в адскую бездну. Мы не разговаривали сутки. Я уехала в другой офис, а когда вернулась, его не было дома. Не было весь день и всю ночь…Сотовый он отключил. Стефан тоже не знал, где он находится. Я решила, что Максим больше не вернется. Что своим отказом я оттолкнула его от себя, и он решил послать все к дьяволу. Я прорыдала до самого утра, проклиная свою гордость, проклиная бессилие…проклиная свою любовь к нему.
Представляя, как буду жить после этого разрыва, как переживу это снова. И понимала, что меня разламывает от боли уже сейчас, а потом я просто сойду с ума. Увижу его с другой и буду гнить изнутри день за днем, пока от меня не останется ничего, кроме пепла. Я довела себя до наивысшей точки самоистязания. До какого-то отчаянного исступления. Рыдала на полу, обломав все ногти и всхлипывая, не в силах успокоиться.
А утром мне принесли букет ромашек и записку.
«Так было раньше?»
И я снова разрыдалась. Теперь от облегчения и улыбаясь сквозь слезы. Поднесла ромашки к лицу и втянула их запах. Да. Так было раньше. Ромашки каждый день, где бы он ни находился. Но как он узнал об этом? Кто сказал ему о ромашках?
Но ведь узнал…Это дорогого стоило.
***
Я не знаю, что именно произошло, но я вдруг поняла, что это значит, когда Макс Воронов принял какое-то решение сам. Я больше не чувствовала напряжения, когда он приближался к подчиненным, потому что из его глаз исчез этот блеск ярости на всех и на каждого, кто хоть чем-то его раздражал. Он начал держать себя в руках как с окружающими, так и со мной. По ночам я сидела в комнате Таи, закрыв дверь на ключ и ждала, когда он разнесет её в щепки, чтобы взять то, что считал своим…даже больше – то, что и так всегда принадлежало ему. Но Максим ко мне не приближался и больше не давил. Хотя я иногда слышала его шаги по коридору. Слышала, как подходит к моей комнате и, тяжело дыша, ждала, когда она распахнется от удара. И я понимала, что не смогу долго его сдерживать. Либо я покорно и унизительно упаду на колени, либо он найдет другую. С такими, как он, долго играть не получится. Ведь он выигрывает всегда. Я слишком слабая, чтобы выйти победителем в том сражении, в котором он имеет уровень «Дьявол». И мною овладевало отчаяние. Я была загнана в тупик и стояла там, зажмурившись в надежде и ужасе, что вот именно этой ночью Максим сломает меня окончательно. Я ошибалась. Он пока не собирался этого делать. Либо сменил тактику.
Помню, как приехали партнеры из Германии, которые раньше имели дело с Леонидовым, а теперь вели весь бизнес с Максом и Романом. Это была очередная попытка заключить сделку по поставкам медицинского оборудования и передовых препаратов для нашей лаборатории в научном центре. Новый проект, которым занимался мой муж и его помощник. Лицензию на эксклюзивные поставки пытался так же заполучить Арно де Флавуа, владелец французской компании. Окончательное решение Курт фон Рихтер, который владел корпорацией по разработкам новейших технологий в Берлине, так и не принял при последних переговорах по телефону. Француз, видать, перебивал нашу цену или сулил некие иные блага, о которых мы не знали. Но все же те так и не приняли решение. Либо боялись разрушить отношения с моим мужем, либо все же надеялись получить от нас больше.
Когда Курт позвонил Максиму, мы как раз обсуждали со Стефаном открытие филиала одной из нефтяных компаний в Китае. Выясняли, какие связи остались там у Макса и сможет ли он восстановить их снова, чтобы компания развернулась на китайском рынке так же быстро, как это случилось в Европе, отметая всех конкурентов в данной нише, особенно учитывая нынешние потребности страны Восходящего Солнца в потреблении энергии. Собственная добыча нефти в Китае осложнена высокой себестоимостью и низким качеством, что сулило нашей фирме бешеную прибыль. Но все же встреча с Куртом была нам не менее важна, если не более.
Но именно эта сделка требовала от Максима того самого терпения и дипломатичности, которых в нем сейчас не было. Прежний Макс изучил своего потенциального партнера вдоль и поперек, а я не участвовала в этом проекте и не знала, о чем конкретно шла речь. Так что нам предстояло вести беседу вслепую.
Максим немного нервничал, когда готовился к встрече, но тщательно это скрывал. Но, когда мы сели в машину, я заметила, что он неправильно завязал галстук, и с трудом сдержала усмешку. Ему их завязывала я, потому что он ненавидел «удавки» и категорически не носил. Только по особым случаям. Обычно, когда я завязывала узел, он делал страдальческое лицо и закатывал глаза, проклиная и изобретателя, и идиотские правила дресс-кодов на некоторых мероприятиях.
Заметил, что я усмехнулась, и тут же посмотрел на меня, а потом опустил взгляд на свою рубашку.
– Что?
– Одно точно остается неизменным – ты ненавидишь галстуки.
– С чего ты взяла, что это осталось неизменным?
Теперь я рассмеялась.
– Судя по тому, как ты его завязал, ты это делаешь или впервые, или …
– Да чтоб он сгорел в аду, этот фон Рихтер! Я просмотрел десять роликов, как завязывать эту хрень. Без удавки никак нельзя было? Без нее я стану менее убедительным?
Он так забавно злился, что я просто не могла
