XXXL. Как (не) влюбить(ся) в миллиардера - Инга Максимовская

– Дед, тебе бы в подрывной команде цены не было, – проклацала зубами Варькина, вытаскивая меня за шкирку из автомобиля. Я даже не заметила, когда закончилась адская скачка.

– Еще и платить за это? – деловито вякнула Лизка. В своем репертуаре, пальцы с зажатыми в них купюрами она не разжала и дедуля монстр безуспешно дергал деньги, пытаясь взять плату за проезд. – Пальцы у меня свело от страха, понял?

Я заковыляла в сторону офисного здания, решив не досматривать аттракцион немыслимой жадности. Набрала код сигнализации, достала из кармана флешку и маленькую видеокамеру, отнятую у Варькиной. Голова была пуста, как ведро, руки действовали отдельно от разума. Видимо усталость сказалась, я подошла к кадке с несчастной пальмой, стоящую в предбаннике, разгребла пальцами окурки и кофейную жижу, которыми наши бравые журналисты удобряют растение. В голове словно кто-то щелкнул тумблером. Я упала на стоящий рядом диван и заснула.

– Эй, ты чего? – зашипела темнота Лизкиным голосом. – Нашла время. Давай сюда материалы, я их заныкаю и в расход.

– Я уже спрятала, – дебильно улыбнулась я, – только не помню куда. Лизка, я не помню куда я дела материалы.

Паника заметалась в темном холле, поднялась к потолку а потом чугуниной свалилась на мою тупую башку.

Домой я попала только под утро. Тихо проскользнула в прихожую, надеясь, что мать спит и не выйдет читать мне нотации. Двадцать пять лет мне, а я все еще трепещу от страха перед разъяренной либе мутер. Я тихонечко, на цыпочках, почапала в свою спальню. И даже почти дошла. Под ноги мне вопя бросилась Чуча, я споткнулась об кошку и полетела выставив руки вперед, дабы не впечататься физиономией в пол. Кошка взвыла, словно за ней гнались дворовые псы. Взвилась мне на спину и зашипела. В кухне вспыхнул свет, раздался топот. Я открыла глаза и уставилась на ноги в дорогих шелковых носках. Огромные копыта размера лыжи, в нашей с мамой квартире. Огромные, чужие ласты, в носках и трогательных тапочках с кошачьими мордочками, фатально не налезших на монстрячьи конечности. Моих пантуфлях, которые я так люблю.

– Ой, Зинуля, ты дома уже. А у нас гости, – раздался над моей головой голос маман. Сгруппировавшись я вскочила на ноги, как какой-нибудь Ван Дамм. Он стоял совсем рядом и скалил в улыбке клыки такой белизны, что у меня заболели мои неидеальные зубы. Чуча, выгнувшись дугой шипела между нами, словно чайник.

– Вызывай милицию. – пискнула я и по законам жанра ломанулась по коридору в сторону туалета. За моей спиной загрохотали шаги.

– Ну и страсть, – с придыханием восхитилась мать.

– Аааааа, – заорал мой преследователь. Чучмечка, как настоящий товарищ, выстрелила пружиной ввысь и вцепилась захватчику туда, докуда достала. Холод заревел, как медведь, завертелся по прихожей, сбивая наши немудреные мебеля. – Мишка, фас. Возьми эту атомную станцию, ату.

– Мяооооу, – взвыла моя любимая кошка и начала драть захватчика. Смешались в кучу кони, люди.

– Молодой человек, остановитесь, я заберу кису. О боже. Как вам не стыдно, вы же… Ооооо, прикройтесь, я же дама, – донесся до меня заинтересованный и восхищенный голос родительницы, когда я уже заперлась в сортире и теперь оглядывала помещение в поисках того, чем можно забаррикадироваться изнутри. Выходило, что можно содрать только бойлер со стены и я ухватилась за огромный цилиндр, наполненный водой по самую маковку. Дверь содрогнулась от удара. Я повисла на бандуре, готовясь к смерти.

Я и не думал, что такие квартиры бывают. Как из фильмов – маленькие, уютные и совершенно, неотвратимо безвкусные, совковые: мебель старая разношерстная, какие-то глупые статуэточки собачек, коврики на полу и мещанские репродукции картин на стенах. Я никогда не жил в таких. Точнее – жил, но та квартира стерлась из памяти сразу, как только меня выкинули, вымарали из своей жизни, словно ненужный мусор. И сейчас почему-то от души жалел, что я не помню, и завидовал Промсардельке.

– А это Зиночка в три года, – сунула мне под нос очередной фотоальбом ее мама. Мишка тихо застонал и заерзал на хлипкой табуретке. Пытка чаем и разговорами продолжалась уже больше часа. Мы с Михуилом выжрали, наверное, ведро, пахнущего вениками чаю маленькими чашками, размером с наперсток и переломали виниры об каменные сушки.

– Ее Зина зовут, – проныл мне в ухо бравый помощник. – Господи, несчастная баба. Толстая резиновая Зина из магазина. Холод, у нас еще есть возможность сбежать.

– Я никогда не бегал от проблем, – прорычал я, уставившись на изображение хорошенькой пухлой девочки, которую держал за руку…

Если бы меня сейчас перевернули, подняли за ноги и грохнули об землю башкой, я бы наверное не был так шокирован. В голове зазвучали колокола. Я схватился за край стола, чтобы не свалиться с колченогого стула. Рядом с насупившейся малышкой стоял мой враг, человек которого я ненавидел всю жизнь. Он оставил меня одного, он выгнал меня из дома, отобрал мать, пусть плохую, пусть предательницу, пусть дуру – но я любил ее. А она предпочла своего сына ублюдку, ни в грош ее не ставящему. Она приходила меня навещать, замазывая синяки на лице идиотским «Балетом». Дура. Чертова проклятая дура. А я так хотел ее спасти. И отомстить тоже очень хотел – Это кто? – прохрипел я, мотая башкой как мультяшный ослик, пытаясь прогнать воспоминания. Этого человека нет давно, и мать валялась у меня в ногах, умоляя простить. Я не смог. Выгнал ее из моей жизни, как когда-то сделала она. Но в одном я благодарен уроду – это он сделал меня тем, кто я есть. Это ему я клялся ночами, терзая зубами тонкую казенную подушку, что вырасту, стану всесильным и уничтожу его.

– Это отец Зины, – поморщилась женщина, слишком резко выхватив фото из моих пальцев. В ее глазах заплескалась странная брезгливость, смешанная со страхом. Именно страхом. За столько лет я научился распознавать это чувство. – Он ушел от нас. Нашел женщину и сбежал. А фото я оставила, все таки не чужой он девочке моей. Одно фото.

– Он вас бил? – тихо спросил я. Женщина поежилась. А я ее как ни старался не смог возненавидеть. Попытался убедить себя, что это она виновата – упустила монстра. Не смог, черт его знает почему. Сделал глоток остывшего чая, улыбнулся