Жених для неудачницы (СИ) - Казанцева Елена Анатольевна

Не надо было уходить от людей! Это было моей третьей ошибкой!

Я услышала только шорох, потом крепкие руки схватили меня и заткнули рот грязной вонючей тряпкой. Я не успела закричать. Только рванулась вперед и затрепыхалась в руках, как раненая птица. Через секунду мой разум померк.

Глава 18 Похищенная.

Очнулась. Темно. Противно пахнет бензином и машинным маслом. Больно, боль пронзает все тело, болит бок, отдает в ногу, руки затекли, я их не чувствую. Только через несколько минут понимаю, что лежу в машине, точнее в багажнике, а ноги и руки мои перевязаны веревками.

— Меня похитили! Ужас!

Страшные мысли начинают метаться в голове, Руки стали холодными и мокрыми. Первая мысль: Меня поймали мои родственнички, я не успела убежать? Мысли до жути пугают, теперь я в их власти, и мне придется отвечать за побег. Даже боюсь предположить, что они со мной могут сделать…

Лежать в багажнике было неудобно, бок затекал, каждая колдобина отдавалась болью в ребра и бедро. Связанные веревкой руки уже занемели. Сильно хотелось пить, меня укачало, кляп во рту противно пахнет бензином, от чего еще больше мутит. Казалось, дорога никогда не кончится.

И вот, наконец-то машина заскакала по кочкам проселочной дороги. В многочисленные щели багажника просачивается дорожная пыль, хочется чихать, но страшно, похитители поймут, что я очнулась. Стараюсь вслушиваться в происходящее за бортом, услышать хоть что-то приметное, чтобы понять, куда меня везут. Но звуков нет, только кочки, пыль и брань водителя. В гуле голосов узнаю голос майора, Витьки и Ангелины, а вот четвертый голос мне не знаком.

Останавливаемся. Двери авто открываются, и майор посылает Витьку открывать ворота. Слышу, как скрепят железные ворота. Мои похитители матерятся между собой. Машина въезжает во двор и останавливается.

Скрипит запор замка и багажник открывается. От яркого света я щурюсь и не сразу замечаю мужика, он легко поднимает меня, взваливает на плечо, и куда-то несет. Несмотря на ужас ситуации, мне становится легче, кровь начинает движение, я могу хоть немного пошевелить ногами и руками. Видимо меня заносит в сарай, сквозь дощатые стены пробивается свет, на полу грязно, рядом верстак с инструментами, весь пол в стружке.

— Ну, вот и приехали, — говорит он, голос его мягкий, но глаза холодные. — Сиди смирно, скоро все закончится.

Он водружает меня на деревянный стул с высокой спинкой. Руки связаны по локоть, кисти сильно стянуты, ноги — до щиколоток. Не распутать, не освободиться. Напоследок он выдергивает изо рта кляп.

— Здесь вокруг не души, так что ори не ори толку мало…

Мужик уходит и запирает сарай на замок. Хочу встать, но понимаю, что ноги так онемели, что нужно время, чтоб я их опять начала чувствовать. Поэтому начинаю разминать, насколько это возможно, руки и ноги, постепенно мурашки перестают бегать по конечностям, и хотя они еще холодные, я уже чувствую их.

Примерно через час приходит майор, похабно улыбается, щурит свои отекшие от пьянки глазки.

— Ну, что сука, отбегалась. Сейчас подпишешь нам бумажки, вечерком мы организуем тройничок, чуть покувыркаемся, а потом тебе в расход пустим. Прикопаем в местном лесочке, тут вокруг на десяток километров ни души, — и Семен ржет, довольный собой.

— Не смогу я ничего подписать, руки затекли, — я в голове уже начинаю прокручивать возможности побега.

— Ладно, ты уже никуда не денешься, ослаблю немного путы.

Он развязывает мне ноги, и руки, затем заводит руки за спинку стула, так что приходится прогнуться назад, и связывает сзади кисти. Видимо моя поза его очень вдохновила, он начинает ощупывать мою грудь, как на приеме у маммолога. И забывает привязать мои ноги. И тут на пороге появляется Ангелина.

— Семен, ты что делаешь? — визгливо орет она.

— Ничего, проверяю на наличие оружия? — глумливо улыбается Семен.

— Уйди, дай я с ней поговорю.

Видимо от сильных переживаний, от того, что участвовала в чем-то незаконном, моя мачеха осунулась как-то, губы-пельмени стали выглядеть неестественно и вычурно, как будто бутафорские. Гель, что вкалывала она себе в лицо, сбился какими-то комками, еще больше исказив и без того не самое красивое лицо. Волосы неряшливо заколоты, одета она в простую футболку и джинсы. Сейчас она не была похожа на ту Ангелину, которую я знала всю свою жизнь.

— Дрянь такая, — начала она, как только за Семеном закрылась дверь. — Не могла спокойно выйти замуж за Витьку, мы могли все документы подписать, и жила бы ты дальше, как раньше, так нет, побегать решила.

— От хорошей жизни, наверное, сбежала, — решила дать отпор ей. — Надоело батрачить на тебя, деньги на твои пластические операции зарабатывать, хотя тебе уже и они не помогают.

— Ах, ты — бля…, — Ангелина отвесила мне пощечину. — Ишь, говорить научилась, дрянь малолетняя, мало я тебя в детстве учила, надо было еще больше бить, чтобы всю дурь из тебя выбить.

— Ты сама дрянь и сука, тебя не любит никто, даже твой Семен Петрович.

У Ангелины сверкнули глаза, и она снова ударила меня по лицу, ее удары только сильнее раззадоривали меня. Так и хотелось выплеснуть на нее все, что накопилось у меня за все время моего нерадостного детства.

— Ты такая же проститутка, как твоя мать, думаешь, твой мальчик повелся на тебя, да на деньги он повелся. Это мои деньги, мои! Никто их у меня не отнимет! И с такими деньгами у меня будет столько мужчин, сколько я захочу.

— Тебе я смотрю только деньги и нужны, — снова подначиваю ее, в попытке докопаться до правды, чувствую, что сейчас в эмоциональном накале она может выложить все, что столько лет боялась мне рассказать.

— Да, что ты знаешь, сучка малолетняя, я за эти деньги отца родного убила!!!!

Вот это признание! На минуту в сарае повисает гробовая тишина. Лицо Ангелины меняется, черты лица искажаются, обнажая боль, что давно прячется в ее груди, в ее глазах появляется страх, явно она не хотела это говорить, признание просто вырвалось в гневе. Ангелина семенит к выходу и боязливо выглядывает, видимо, поблизости никого нет, она выдыхает и возвращается ко мне. Но у нее уже другие эмоции на лице, теперь она смотрит на меня безумными глазами, черты лица перекошены в жуткой маске, передо мной маньяк, который получает удовольствие от стонов жертвы.

— Я за эти деньги хоть кого убью, — говорит она уже тише. — Знала бы раньше, что отец завещание собрался переписывать, сразу бы грохнула. Сука, он мне мозги начал промывать, видишь ли, я, как дочь профессора, недостойную жизнь веду, мужиков у меня много, — в запале бормочет Ангелина, ее взгляд расфокусированный, почти безумный. — Не надо было ему меня учить, я сама лучше знаю, как себя вести и как жить. Я жить хотела хорошо, чтоб шампанское рекой, мужик каждый день новый, одежда лучшая, поездки по курортам. Не учил бы меня жить, может, до сих пор жив бы был. Яду ему подсыпала, он и скопытился.

Она говорит это, сверкая глазами, в этот момент взгляд ее больше похож на взгляд сумасшедшей, губы пельмешки расплылись в какой-то чудовищной, уродской улыбке, она похожа на клоуна из фильма ужаса, что мы смотрели вместе с Денисом. На лбу и над губой выступили капельки пота, голос дрожит от вожделения, ощущение, что она испытывает удовлетворение от одного воспоминания об убийстве.

— А через неделю я узнала, что эта гнида завещание все-таки переписал, — продолжает исповедь Ангелина. — Эх, жаль, не успела. Пришлось почти восемнадцать лет ждать, когда ты вырастишь, на какие-то гроши жить, подумаешь, оставил несколько миллионов, что это в наше время, пшик, все, надоело! Завтра привезут документы, ты их подпишешь, твой брак с Витькой будет считаться законным, затем нотариус заверит твое желание отписать мне свои активы. Получу свое наследство, за полгода утрясу все дела, и поеду отдыхать на Лазурный берег.

Тут ее взгляд становится мечтательным, Ангелина смотрит куда-то вдаль, поверх моей головы, как — будто там, за стеной старого грязного сарая Лазурный берег и яхты у причала.