Одержимость (ЛП) - Джонсон А. М.

Кроме того, мои родители начали посещать эту проклятую церковь, и говорили мне, что Деклан мне не пара, и я должна бросить его. Они начали сеять семена сомнения во мне, и когда поняли, что я не буду подчиняться, начали угрожать, говоря, что я потеряю всё, если останусь с ним. И когда я узнала, что беременна, вместо радости почувствовала агонию. Родители отправили бы меня далеко отсюда, если бы я решила сохранить ребенка, и я никогда бы больше не увидела Деклана. В тот момент прервать беременность было единственным верным вариантом.

Деклан никогда не говорил об этом, но он ненавидел меня за то, что заставила его согласиться; ненавидел за то, что отвел меня в клинику; ненавидел за то, что я убила нашего ребенка. За семь дней наша история закончилась. Деклан никогда больше не смотрел на меня как прежде, как последней ночью, что мы провели вместе… Всё, что мы любили друг в друге, было разрушено.

Когда я посмотрела на него и увидела гнев, проявляющийся в его быстром дыхании, то поняла, что он всё ещё не простил меня. Он всё ещё ненавидел меня и имел на это полное право. Я была убийцей, которая убила всё.

— Мне очень жаль, — повторила я, и напряжение в его плечах ослабло, когда слёзы потекли из моих глаз.

Он пробормотал что-то себе под нос и повернулся к стерео. В это мгновение мне захотелось сбежать. Оставить студию и магазин далеко позади, запрыгнув в машину. Спастись бегством, проложить столько миль между мной и прошлым, сколько получится. Вместо этого я застыла. Захваченная его запахом и тем, как он смешивался внутри меня с каждым рваным вздохом, который я делала. Я скучала по этому. Скучала по нему и тому, как чувствовала себя рядом с ним. Было так много слов, которые я хотела произнести, про которые он должен знать, но в студии повисла тишина. Деклан молча положил в карман свой телефон, повернулся и сделал шаг вперед, но остановился. Девять лет были вечностью по сравнению с пятнадцатью метрами между нами, но когда его глаза затуманились, я поняла, что он скользнул в темную сторону, куда поклялся никогда больше не попадать.

— Деклан, я не знаю, что сказать, — голос дрогнул, а он отступил назад.

— Ты ничего не должна говорить, Пэйдж. — Он вздрогнул от звука моего имени, развернулся и исчез за дверью.

Громко взвыла сигнализация, хлопнула дверь аварийного выхода. Всхлип вырвался у меня из груди.

Он ушёл.

8

«Лжец».

Ладонь Пэйдж опалила мою покрытую татуировками кожу.

— Не прикасайся, нахрен, ко мне.

Дотронься до меня.

«Она обманула тебя».

«Ты жалок».

В голове бушевал рёв, а из помещения словно выкачали воздух. Моё сердце колотилось, стучало и почти вырывалось из груди. Я не мог дышать.

Её глаза. Эти чертовы глаза, наполнились страхом, когда я повысил голос, но её ладонь ощущалась огнем на моей коже. Это была агония и наслаждение одновременно.

— Извини, — произнесла она дрожащим от страха голосом.

Ярость прошлась вдоль моего позвоночника грохочущими волнами. Пэйдж сжалась, пытаясь стать незаметной. Тишина разрослась между нами подобно инфекции, гнилой воздух пах ржавчиной.

— Мне очень жаль, — снова заговорила Пэйдж, её тон был мягким, грустным, почти эфемерным.

Мои плечи опали, и напряженные мускулы челюсти расслабились. Ярость превратилась в мрачные серые оттенки печали. Во мне велась война между ненавистью и любовью, и последствия этого глубоко врезались в мою грудь. Моя рука дернулась к Пэйдж. Прикосновение её кожи лишило меня дыхания, и мне очень хотелось вспомнить её текстуру. Я выругался себе под нос и отвернулся. Мне нужно создать расстояние между нами прежде, чем сделаю то, о чём потом пожалею.

Я выключил стерео, схватил свой телефон и повернулся к палачу. Только на расстоянии я мог притворяться, что она просто очередная галлюцинация; призрак, которого я вызвал, чтобы насмехаться и дразнить меня. Ноги непроизвольно тянули меня к ней — моё тело искало свою половину, и потребовалась вся сила воли, чтобы не приблизиться к ней. Если бы я подошёл слишком близко, то наверняка сгорел.

— Деклан, я не знаю, что сказать.

Это был отказ, которого я ожидал, и боль от него потрясла меня. Я даже не осознавал, что позволил себе небольшую надежду.

— Здесь вообще не о чем говорить, Пэйдж.

Истина ранила, и боль от нее вернула меня в реальность. Пэйдж Саймон была чёртовым призраком. Всё хорошее в нас умерло в тот день, когда умер наш ребенок.

Комната ожидания была стерильно белой. На столах, стоящих в помещении, лежали журналы с матерями и младенцами на обложках, как гигантский «Идите на хер» для тех, кто находился здесь, чтобы положить конец жизни, а не вынашивать её.

Это было последнее место, где я хотел быть. В моей руке сжата холодная ладонь Пэйдж. Она смотрела вперёд, суровое выражение застыло на её лице. Она не хотела и не могла смотреть на меня.

Я умолял её не делать этого. В тот день, когда она сказала, что беременна, я предложил поехать в суд и пожениться. Беременности было всего лишь семь недель, и я предложил подождать, дать себе время на раздумье, надеясь, что она передумает.

Но она была в шоке. В ужасе от будущего, которое я предлагал. Пэйдж сказала мне, что её родители никогда этого не допустят, и, если мы оставим ребенка, они отправят её далеко. Потерять её… было невозможно для меня.

Я был воспитан так, что тот выбор, что мы сделали, был худшим видом греха, и если мои родители или братья узнают… Я скорее добровольно отправлюсь в Ад.

Но часть меня понимала, что мы слишком молоды, и я хотел бы жениться на Пэйдж, когда она сама этого захочет, а не потому, что мы вынуждены это сделать.

«Она никогда не выйдет за тебя».

Я закрыл глаза. Стресс прошлой недели разрушил весь прогресс в лечении. Уже четыре года, с тех пор как я с Пэйдж, лекарства и терапия действительно работали. Хотя мой врач сказал, что прогресс достигнут благодаря лечению, я знал, что это Пэйдж полностью сдерживала голоса.

— Ты в порядке? — спросила она, и я открыл глаза.

— Нет. — Покачал я головой.

— Я тоже. — Сейчас глаза Пэйдж были лишены того цвета, который я так любил.

— Мы можем уйти. Мы не…

— Пэйдж Саймон, — медсестра в светло-голубой униформе назвала её имя.

Наши руки были соединены, и я собирался последовать за ней, но Пэйдж покачала головой.

— Я скажу им позвать тебя, когда приду в себя.

— Я хочу быть там с тобой.

Её глаза наполнились слезами.

— Пожалуйста, я не могу… Мне нужно сделать это самостоятельно.

Когда она отпустила мою руку, у меня потемнело в глазах. Разлука и пустота, что я чувствовал в своём животе, вызывала у меня боль. Я подумал о том, что и Пэйдж скоро почувствует эту пустоту, если уже не чувствует.

Медсестра посмотрела на нас. Мы задерживали её. Может быть, она хотела пойти на обед, может, она осуждает нас или просто устала от детей, которые принимали слишком серьёзные решения.

— Я люблю тебя, — прошептала она и поцеловала меня в щеку.

Опустошение в желудке росло.

— Я люблю тебя, Пэйдж.

Тогда я не осознавал, что «я тебя люблю» в действительности означало прощание.

Приторно сладкий напиток покрыл моё горло и язык. Я украл немного виски у брата, заперся в своей комнате и пил прямо из бутылки, сидя на полу.

Я снова потерял счёт времени, одурманенный и опьяненный от этого дня и виски. Как долго я был дома? Это было глупо, незрело и безрассудно, но я был лишен возможности мгновенно исчезнуть… Черт, я хотел быть поглощенным болью.