Отдай, детка! Ты же старшая! (СИ) - Козырь Фаина

— Вера Григорьевна, Вы сегодня уже пекли что — нибудь? Пахнет вкусно! — улыбнулась Дарина, входя в горницу.

— Нет ишшо! Токи поставила! Как знала, что приедетя! Тесто ужо два раза подбивала. Скоро ставить буду. Ванюш, печку мне истопи!

— Мам! Давай на газе приготовишь. Это ж проще.

— Хляди, какой выискалси! Прошше! Это ты там у городе своем прошше делай, а я и так сподоблюсь, чай не бязрукая! Да мне вона твоя Дарушка помогнёть. Да?

Даринка кивнула: мол, конечно, помогу. Иван, едва переодевшись в рабочее, пошел растапливать печь и выполнять мужские дела, которые его ждали еще с прошлого раза, а Горянова уже скинула курточку, оставшись в легком свитере и джинсах, сняла с крючка белоснежный, расшитый красной тесьмой фартук и засучила рукава:

— Я готова! Что делать, Вера Григорьевна, командуйте!

— Руки помой с дороги, помогальшица! А тама, что найдешь, то и делай! Рукам — работа, душе — праздник! Хош мне оконья вымой, а то заморозки обешали, а у меня всё руки не дойдуть. А как тесто подымится, там и пирожки лепить сядем. В две руки — работа споре!

Даринка решила помыть окна. Расположилась знатно. И увлеклась! Надраивая старые небольшие оконца, вычищая запавшую между потрескавшимися ставнями грязь, она снова погрузилась в размышления, не дававшие ей покоя. Она думала о том, почему сильные духом люди прогибаются под обстоятельства. Почему она сама в который раз прощает Эльке ее небрежение, проглатывает боль от того, что уже давно в сердце родителей нет для нее места. Что они любят ее по — привычке, как успешную, не доставляющую им забот дочь, которой можно при случае похвалиться. И почему родительская бескорыстная любовь так нужна ей? Почему она до ужаса боится разрушить остатки того тепла, что еще горят в их сердцах.

Несколько раз, проходя мимо нее, Вера Григорьевна бросала на Даринку внимательные взгляды. Потом села рядом, наблюдая, как сильно и яростно отдраивает Даринка очередное стекло и вычищает старую раму, меняя слишком часто воду, бегая то и дело из сеней в горницу.

— Что й ты сёдня, как угорелая, носишси? — начала она осторожно. — Сердце не на месте? Подойди — тко! Сядь! Гляну!

Даринка сначала не поняла, что хочет от нее Вера Григорьевна, но потом, сполоснув в тазе руки, вытерла их краем фартука, прикрыла оконную створку и села рядом на кровать, совсем рядом со старыми часами, сразу под железной цепью с маятником в виде огромной кедровой шишки.

А меж тем Вера Григорьевна охватила лицо Даринки двумя руками и всматривалась ей в глаза, в лоб, в губы, словно читала что — то… Но вот старая женщина отняла ладони и вытерла краем фартука уголки своих губ:

— Слава табе, Господи! — перекрестилась она. — Слава табе! Уж, прости ты меня, Дариночка, грешную! Озаботилась! Уж, делом, подумала: можа кто у ей появилси! А то носишси без продыху, словно вожжа под хвост попала, словно замаливаешь что. Ан вона вижу! Нет! Не мужик это! Передком не думаешь! Вины на табе нетути!

Она встала, прошла немного и снова обернулась:

— Ты плохие мысли — то гони! Человек сам перед собой совесть помнить должен. А за других решать — дело гиблое. Ты на себя смотри, а за других не думай, на всех сил не хватит! Прости ты им, коли обидели. Зло держать — словно сердце зажать! А Господь тебя сохранит, доченька!

И она вышла. А у Даринки словно с плеч груз огромный сняли. И все показалось таким мелким, таким глупым.

«Правда, что это со мной? — подумала она и свободно, легко улыбнулась. — Отставить кисейных барышень и их рефлексию до старости!

Маразмом буду страдать потом!»

И Даринка, скоренько домыв последнее окошко, поскакала лепить пирожки. «А все — таки, какая проницательная у Ивана бабка! Ей бы дознавателем работать!»

— Вера Григорьевна, — спросила Даринка потом, когда они уже раскатывали тесто, — а вы случаем в органах не работали?

— Тфу! Паралич табе рашшаби! Удумала чего! — возмутилась она. — И как такое у голову пришло?

— Да просто Вы наблюдательная очень, — не стала скрывать Горянова, — вот я и предположила, что это у вас профессиональное.

— Ага, профессиональное! — кинула головой Вера Григорьевна. — Вот будет у тебя муж — ебарь, что мой Василий Митрофанович, тогда узнаешь енто самое, профессиональное! Хорошо мой Ванькя по бабам не ходок, а то хлебнула б горюшка с мое! Профессиональное! Тфу ты! Сказанула…

Горянова не удержала и засмеялась:

— А что, Вера Григорьевна, — спросила она потом шепотом, — Василь Митрофанович в этом срамном деле был спец?

Вера Григорьевна словно не услышала. И они с Горяновой в молчании минуту-две лепили пирожки и складывали их на противень.

— Ой, — вдруг потянула женщина и доверительно, с удовольствием наклонилась к Даринке, — мой — то душеньку из меня вымал. Вот оно как было! И ночки одной не помню молодой — то. Всё мне спать не давал! Да ты ж, поди, сама знаешь? Мой Ванькя и статью в няго, и силлишей. Тольки не блядун!

Вот и поговорили! Вот и славно!

Глава 11

Поездка в деревню вернула Горяновой былую безмятежность. Отдавая дань просроченных ночей Ванюшке, Даринка сегодня на работу припоздала. Нет, ну как припоздала, она пришла вовремя, минута в минуту, а не как обычно — на часок пораньше. Но офис уже гудел, потому что появилась новость, поразившая поутру в понедельник все офисное собрание. Приперлась даже Юлия Анатольевна из бухгалтерии, чтобы собрать сплетни для своих. А Надька Савицкая, из дизайнерского, противная, но не опасная, как обычно смолила украдкой на лестнице и со всеми, кто поднимался в офис, проводила ликбез по происходящим в данный момент событиям.

Но Горянова впервые за долгое время заходила с черного хода (там на первом этаже была аптека, а у Даринки закончилось кое — что), поэтому поднималась на грузовом лифте и как — то пропустила генеральную репетицию сплетен и интриг, попав сразу в гущу событий. Столпившийся у окна народ развлекался вовсю:

— Не, ну Резенская, конечно, девочка обеспеченная, поэтому и друзья такие.

— Ха! Друзья! Это у нас теперь так называется?

— Сдержаннее надо быть! Сдержаннее! Зачем неудовлетворенный народ злить? Вот так, прямо у офиса.

— Аааа! У меня мужика уже полгода не было…

— Помочь?

— Да пошел ты, помощник!!! Тебя минуты на полторы — то хоть хватит?

— Обижаешь! Я целых две продержусь!

— Красавец! Ах, какой красавец! Где мои пятнадцать?

— Какие пятнадцать! Он же не педофил!

— Обычная машина, ничего особенного.

— Ха! Ничего особенного! Она стоит тысяч триста долларов, не меньше!

— Может, он вообще ее случайный знакомый…

— Ага! А засосал тоже случайно? Так, проходил мимо и засосал первую попавшуюся?

— Да, нелогично!

— А я тебе говорю! Миллионов двадцать, а то и больше стоит! Я недавно тут топ самых дорогих машин листал, она там есть. Правда, на предпоследнем месте, но есть!

— Может, Китай? Подделка?

Горянова между тем прошла на свое место, улыбаясь, поглядывая на народ с изрядной толикой скептицизма. Из всего офиса на местах сидели и уже работали, не обращая внимания на странный ажиотаж, Олька, Марина Ивановна и новенький айтишник Вовка, шерстивший маркеловский комп.

— Оль, а что с народом? — поинтересовалась Горянова, когда уже перекочевал из ее сумочки на стол подруги презент: и магнитик, и чудесный зонтик с видами Питера, и шелковый платок. Все это Горянова умудрилась купить уже после того сидения в кафе, когда они с Резенской шагали обратно в направлении к театру.

Завирко, чмокнув Даринку в щеку и сказав, что она настоящий друг, хоть и ренегатка, хмыкнула:

— Да там Резенская с красавчиком минут пять уже сосется. Прямо напротив офиса. На другой стороне. Когда идешь по улице, особо не видно — машины закрывают, а с нашего третьего этажа- все как на ладони!

— А почему с красавчиком? Ведь если сосется, то лица не разглядеть…