Эскорт для чудовища (СИ) - Шварц Анна

Кому понадобилась смерть Али, если не ему? То, что наезд был не случайным — в этом я уверена точно. И я помню, в каком виде она пришла ко мне домой, и как называла его чудовищем.

— Мне сказала это сама Аля, — медленно произношу я, — она боялась, что ты ее убьешь.

Я не говорю всей правды — о том, как в первую очередь Аля боялась что Смоленский убьет ее, если узнает о ребенке. Разговаривая с ним о сестре, я чувствую, словно хожу по очень тонкому канату над пропастью, и любой порыв ветра грозит отправить меня вниз. Но мне проще умолчать о некоторых вещах или соврать, чем Смоленский еще раз потрясет хорошенько своих служебных псов и они раскопают о моей семье нехорошую правду. О Майе, о том, что тот парень, с которым встречалась Аля, вполне знал — ребенок не от него, и, возможно, вскоре об этом узнал и весь городок, где мы жили.

Но, похоже, Смоленскому достаточно и этих слов. Я вижу, как он на секунду прикрывает глаза.

— Понятно. Ты многое не знаешь, Саша. И вряд ли узнаешь, потому что это не только тайны твоей сестры, но и моей семьи, — произносит он, — но ни я, ни они никогда бы не убили Алю. К тому же, конкретно у меня есть отличное алиби.

— Какое же? — вырывается у меня, а Смоленский усмехается криво.

— Это, пожалуй, не твое дело.

— Да? — взвиваюсь тут же я, — считаешь, что смерть сестры — это не мое дело? Ее убийца так и ходит где-то на свободе, Смоленский, а ты говоришь, что это не мое дело. После вашего развода сестра пришла ко мне домой в одной рубашке и избитая. Ты считаешь, что это не мое дело? Я должна верить тебе?

Эти слова вылетают у меня неосознанно. Настолько я сейчас в ярости и в шоке. Смоленский стряхивает с рук кровь и, кажется, вытаскивает из пальцев осколок — он что-то цепляет и выкидывает в ванную, а потом встает и вылезает из нее. И приглаживает темные, мокрые волосы.

Я отвожу взгляд в сторону, несмотря на клокочущую ярость в груди. У этого человека получается выглядеть отлично даже в самой странной и тупой для него ситуации, в мокрой насквозь одежде и разбитыми в кровь руками. Другой бы получил ярлык «истеричка». Этот производит впечатление, словно ничего такого и не произошло. Подумаешь, примерил роль самоубийцы. Интересно, что его сподвигло на такой перфоманс?

— Твоя сестра ненормальная лживая дрянь, — подводит внезапно итог он, и я открываю рот, хватая ошалело воздух от его словечек, — ей самое место было в психбольнице. Хотя, поначалу было все хорошо.

— Ты… ты…

— … И я ее любил, — припечатывает Смоленский, обрывая мою попытку перебить его, — настолько, что после ее измены и смерти сел на антидепрессанты. Можешь попросить выписку у моего психиатра — я вызову его ради тебя. Твою сестру я и пальцем не тронул за время нашего знакомства. Можешь от меня не шарахаться. Это все, Саша.

Я смотрю на него, как на ненормального. Или ненормальная я?

Я не знаю уже, кому верить. Слова Смоленского звучат максимально бредово, настолько, что наступает именно тот момент, когда начинаешь сомневаться и верить в этот внезапный бред. Аля ненормальная? Изменяла? Лгала? Мы точно говорим об одном и том же человеке? О той наивной, милой девочке, мечтающей о богатом принце?

Не знаю даже, что меня больше поражает — эта информация, или признание Смоленского в том, что по этому человеку, которого можно представить каким угодно, но не душевно сломленным, настолько ударила смерть бывшей жены.

Как бы мне не хотелось признавать, я, похоже, начинаю чуть больше понимать загадочную личность этого человека. По крайней мере, теперь его внезапное желание искупаться, разгромив дом, мне кажется цветочками. Могло бы быть что-нибудь и похуже.

Телефон снова оживает на полу возле моих ног, издав противное дребезжание, и я вздрагиваю от неожиданности. От Смоленского мое нервозное поведение не укрывается: он с легкой усмешкой на губах подходит ко мне и наклоняется, подняв смартфон.

Пусть думает, что хочет. Его насмешки мне побоку. Я несколько лет думала о нем, как об убийце, и мне нужны весомые доказательства, чтобы сейчас поверить ему и перестать опасаться.

Когда он выпрямляется и нажимает на кнопки, приняв вызов и продолжая смотреть на меня, я не знаю, куда деть глаза — и просто пялюсь ему в грудь. Потом на руки, пытаясь оценить, насколько у него съехала крыша. Разодрал он себя хорошо. На коже я замечаю несколько достаточно глубоких порезов, из которых до сих пор выступает кровь.

— Слушаю, — в его голосе сейчас отчетливо звучит усталость. Сквозь помехи я слышу, как говорит что-то явно взрослая женщина. Наверное, его мать, которая пыталась ему дозвониться, пока он плескался в кровавой ванне. С ума сойти можно от одной мысли, что я по-прежнему стою рядом с подобным человеком, а не в ужасе лечу домой, — хорошо, держи меня в курсе. Я не приеду. Дарина останется возле тебя и поддержит. Позаботься о ней. Нет. Разговор окончен.

Он сбрасывает вызов. Я успеваю заметить, что экран его смартфона пересекает большая трещина — видимо, это моя вина. Я ведь уронила его на плитку.

— Ладно, Саша, — слышу я, и поднимаю на Смоленского взгляд, — переоденься и смени обувь. Твои туфли испачканы. Потом мне понадобится твоя помощь, — он переворачивает одну из рук костяшками вверх и рассматривает ее, — мы вернемся обратно к Самвелу на вечеринку, потому что у меня есть разговор к одному человеку. Вряд ли я избегу вопросов, но мне стоит хоть как-то привести себя в порядок.

— Я не планировала оставаться с тобой, Смоленский, — я хмурю брови в ответ на его слова. Спасибо, я не хочу бинтовать его ручки, если он на это намекает, — теперь я могу сказать предельно честно: Катя не предупредила меня о том, с кем мне придется иметь дело. Так бы я отказалась от подработки, услышав твою фамилию. К тому же, я уже давно не занимаюсь эскортом — у меня свой бизнес. Тебе могут подобрать любую замену. Та темненькая девочка на яхте…

Я замолкаю, когда замечаю в его взгляде неприкрытую иронию, и изгибаю в ответ бровь — что?

— У меня аллергия на подобного рода потаскушек, — коротко произносит Смоленский, — это плохая замена.

— Сестра твоей бывшей жены, которую ты назвал сумасшедшей — тоже. Пожалей свою невесту. Она нервничает, потому что знает, кто я.

— По поводу Дарины можешь не переживать.

Да? Я чувствую, как у меня дергается уголок губ. Я-то не обязана переживать за беременную девчонку, а вот Смоленскому, который является ее мужем, стоило бы. Для нормального человека он крайне наплевательски относится к здоровью будущего наследника или наследницы. Нервы матери плохо сказываются на развитии ребенка.

Черт. У меня до сих пор сжимается в страхе сердце, когда я думаю о том, что он мог случайно узнать про Майю. Я сильно надеюсь, что его уже не интересует судьба бывшей жены, и после нашего разговора он больше не станет дергать прошлое за ниточки. Какой ему интерес в этом?… Об Але, если он не врет, у него остались только самые плохие воспоминания — измена, развод… я встряхиваю волосами, отгоняя навязчивые мысли. Я не хотела с ним оставаться. Но, если в перспективе я смогу узнать чуть больше о том, что случилось тогда и не мучаться вопросами, которые гоняла в голове долгие годы перед сном…

Мало ли, кто проболтается случайно. Обозленная Дарина, например. Знакомые Смоленского. Он сам… у меня будет целая неделя. К тому же, если вдруг у него появятся вопросы касательно судьбы Али после развода — я смогу ему соврать, и уберечь Майю от его внимания, потому что буду рядом.

Нет. Нет. Саша, нет. Что, если он лжет мне и опасен? Сложно доверять человеку, у которого так срывает крышу, а он еще смеет что-то говорить о чьем-то сумасшествии. Особенно, после той сцены, когда он спрашивал меня, почему мы так с Алей похожи, не желая отпускать и слишком откровенно прикасаясь для без пяти минут женатого человека. Мы знакомы всего день. А впереди целая неделя — кто знает, что может за это время случиться?

— Смоленский… — начинаю я, а он перебивает меня.